Леви отстранился и, глянув через плечо на Лекси, помахал ей рукой, а затем помчался к трейлеру. Я услышал, как он закрылся на все пять замков. Теперь они с мамой в безопасности.

– Ты все испортил, малыш, – проговорил Аксель откуда-то сбоку, стоило нам остаться одним. Я повернулся к брату. Он вытирал кровь, все еще текущую из носа.

Подойдя к Аксу, я толкнул его в грудь и прорычал:

– Нет. Это ты все испортил! Что ты нам за брат, черт возьми? Дождался, пока мы достаточно повзрослели, а потом запихнул нас в банду! – Я ткнул его в широкую грудь. – Так что, я бы сказал, это ты облажался, Акс. Ты!

Я развернулся и пошел прочь, когда Аксель проговорил:

– Мне плевать, что ты обо мне думаешь, Остин. Когда папа уехал, а мама заболела, я сделал все, чтобы мы выжили. Я не жду, что ты поймешь, суперзвезда.

Я чертовски ненавидел, когда он так меня называл.

Подойдя почти вплотную к Акселю, я взглянул прямо в его карие глаза и произнес:

– Лев больше не в банде. Слышишь? У малыша нет ни храбрости, ни силы для подобной жизни. Он заслуживает большего и не таких братьев, как мы с тобой.

Аксель покачал головой, но я заметил, как он побледнел, и понял, что слова мои достигли цели.

– Лев останется в банде. И, прости, брат, но тебе тоже придется вернуться. Сегодня мы можем ссориться, но завтра Короли и мамины счета за лекарства все равно нас настигнут.

Я молча смотрел на него, а потом развернулся и направился прочь.

– Ост?

Я замер и устало проговорил:

– Что, Акс?

– Сегодня я останусь с мамой и малышом. И буду их защищать. Обещаю. Тебе не нужно возвращаться.

Я выдохнул через нос и направился к машине.

– Хорошо. Только я бы предпочел, чтобы мне не пришлось в один год хоронить маму и брата.

Через несколько мгновений я услышал, как Леви впустил Акселя в трейлер и вновь запер все пять замков.

Запрыгнув в «Приус», я быстро выехал из трейлерного парка и помчался по шоссе обратно в университет.

Дождь начал стихать. Я взглянул на Лекси; она наблюдала за мной. Струи воды практически смыли весь ее яркий макияж.

Мне нравились веснушки у нее на носу. Черт, да я, похоже, начинал любить в ней все, и точка.

Сжимая рукой руль, я проговорил:

– Эльфенок, прости меня. – Лекси не сказала ни слова, и когда я вновь взглянул на нее, то увидел на лице то же выражение. – Эльфенок, пожалуйста… Я знаю, тебе больно, но я просто хотел сказать…

– Пойдем в летний домик, Остин.

Совершенно сбитый с толку, я опять посмотрел на Лекси.

– Я отвезу тебя обратно в общежи…

– В летний домик, – строго повторила она.

– Почему, эльфенок? – спросил я и затаил дыхание в ожидании ответа.

Нервничая, Лекси протянула крошечную ручку и коснулась моего бедра.

– Потому что никогда в жизни я не чувствовала себя в большей безопасности, чем рядом с тобой. И я хочу побыть вместе там, где ты впервые показал мне свое истинное лицо. – Она бросила на меня взгляд из-под длинных ресниц. – Потому что я еще не готова расстаться с тобой. – Я накрыл ее руку своей, и она добавила: – Потому что ты мне нужен, Остин. Вот и все. Я нуждаюсь в тебе. Надеюсь, этого достаточно.

Несмотря на промокшую насквозь одежду, холодная ткань которой липла к коже, я чувствовал лишь тепло, вызванное проникшими внутрь словами Лекси.

– Черт, эльфенок, – хрипло пробормотал я и крепче сжал ее пальцы.

– Это нормально?

– Более чем, – со смехом проговорил я.

– А почему? – робко спросила она.

Поднеся ее пальцы к губам, я запечатлел поцелуй на ладони, и все веселье исчезло.

– Потому что ты мне тоже чертовски нужна. Слишком сильно, чтоб и дальше с этим бороться.

После бури на улице творилось нечто странное. Словно бы Мать-природа, попытавшись разорвать мир на части, взяла заслуженную передышку. Ветер стих, и серо-черное небо казалось каким-то зловеще неподвижным.

Пока мы с Остином осторожно пробирались к летнему домику, стараясь не попасться никому на глаза, не слышалось ни стрекота сверчков, ни уханья сов; все было спокойным, почти задумчивым. Даже живущий внутри голос, похоже, взял передышку и больше не терзал меня.

Я взглянула на сумеречное небо; вверху медленно плыли облака, приходя в себя после бурного вечера. Я вполне понимала их чувства. Я все еще не оправилась от ярости Джио и Акселя. Но, кроме того, ощущала безмерное уважение к Остину. Он защищал меня, проявлял заботу. Предпочел даже старшему брату.

Когда я осмелилась взглянуть на него краешком глаза, у меня перехватило дыхание. С недоверием, светившимся в карих итальянских глазах, он разглядывал наши сплетенные пальцы. Как будто не мог поверить, что мы здесь вместе.

Даже не подозревая, что я наблюдала за ним, Остин небрежно поднес соединенные руки к губам и поцеловал тыльную сторону моей ладони. По телу тут же побежали мурашки. Но вызвал их не холодный ветер, коснувшийся влажной кожи. Я просто ощутила себя желанной и достойной защиты Остина.

Счастливо вздохнув, я потерлась головой о его мускулистую руку. С ним я чувствовала себя в полной безопасности.

Когда мы подошли к двери летнего домика, Остин огляделся вокруг, пытаясь убедиться, что за нами никто не следил. Отпустив мою руку, из кармана мокрых, грязных джинсов он выудил ключ и тихо открыл тяжелую деревянную дверь.

Стоило нам оказаться внутри, как Остин молча поднял палец, призывая подождать у входа, и быстро зашагал по комнате, чтобы задернуть тяжелые шторы на занимавших значительную часть стен окнах.

Когда Остин повернулся ко мне, на лице его вновь читалось то же недоверчивое выражение, лишь подчеркиваемое светом звезд над головой, проникавшим сквозь окно в крыше.

Черная футболка облепила стройный мускулистый торс. Джинсы промокли и выглядели не лучшим образом. Темные, взъерошенные волосы уже просохли, и теперь просто беспорядочно торчали во все стороны. Остин казался каким-то необузданным и грубым. Что лишь добавляло ему привлекательности, если такое вообще возможно. И когда он направился ко мне, татуировки изгибались и клонились с каждым шагом. Почти казалось, что Иисус на распятии дышит под футболкой.

Сердце билось у меня в груди, словно бабочка; кровь стремительно струилась по венам, и я почти слышала, как она ритмично пульсировала под кожей, с головы до пальцев ног. В темных глазах Остина сверкнуло нечто весьма сексуальное, и я инстинктивно обхватила себя руками, будто пытаясь отгородиться от внезапно возникшего незнакомого воздействия его внимания.