К счастью, девочка поправилась. Но пока она лежала в хирургии, я слышал, что за моей спиной постоянно шепчутся, обсуждая мою недальновидность.

До конца командировки оставалось еще почти три недели, и мне надо было как-то реабилитироваться в глазах окружающих. И вскоре представился случай.

Двадцатитрехлетний сержант милиции Коля Пирогов разнимал дерущихся пьяных лесорубов и получил удар ножом в живот. Ранение оказалось неопасным — в двух местах была повреждена тонкая кишка. Я быстро зашил раны, промыл брюшную полость и установил дренаж.

Послеоперационный период поначалу протекал гладко, Коля быстро шел на поправку. Но на пятый день у него возникли схваткообразные боли и вздутие живота, присоединилась рвота, не приносящая облегчения. Налицо была клиника ранней спаечной непроходимости.

Операция показала множество спаек, опутавших тонкий кишечник. С трудом разъединив их и восстановив пассаж пищи, я зашил живот.

Через пять дней все повторилось — боли, вздутие живота, рвота. И в третий раз мы взяли Колю на операцию. Картина оказалась хуже — спаек больше, но кишки жизнеспособные. «Странно, как они так быстро образуются?»

На самом деле спаечная болезнь и спаечная непроходимость — бич хирургии. Я читал в литературных источниках о спаечной непроходимости, возникшей через пятьдесят лет после операции на органах брюшной полости. Но чтобы вот так, два раза подряд в течение десяти дней?..

На третьей операции я установил специальные катетеры в брюшную полость — чтобы вводить лекарства, рассасывающие спайки. Но на пятый день снова возникла кишечная непроходимость. Пришлось в четвертый раз брать бедного сержанта на операцию.

Выполнив четвертое чревосечение, я загрустил: кишечник еле определялся, он был опутан спайками, будто паутиной. Разъединяя их, я лихорадочно думал: «А что дальше делать? В пятый раз я просто не войду в живот, спайки разрастутся, словно мифическая гидра. Где я уберу одну, вырастут три!»

— Дмитрий Андреевич, а вы попробуйте операцию Нобля применить, — услышал я тихий голос Любови Андреевны.

— А что это за операция? Я, честно говоря, первый раз слышу.

— Если постоянно возникают спайки, то можно уложить кишечник так, что б он сросся без особого ущерба для прохождения пищи, как батарею отопления, — и сестра показала мне, как это сделать. — Вот так укладываем, сшиваем друг с другом, и думаю, все будет нормально.

Я поразился простоте решения и сшил кишки, как показала операционная сестра. Наш разговор никто не слышал, поэтому в конце операции Любовь Андреевна громко, во всеуслышание сообщила:

— Ну, Дмитрий Андреевич, молодец! Вы нашли правильное решение!

Я хотел возразить, что это она мне подсказала выход, но Любовь Андреевна заговорщицки подмигнула, и мне пришлось принять лавры победителя. Все, кто был в операционной, восхищенно посмотрели на меня.

— Ну, Дима, молодец! Если поправится, то сразу реабилитируешься! — похвалил анестезиолог.

— Слушай, после случая с реинфузией я боюсь делать какие-либо прогнозы.

— Ну ты это брось! Всякое в жизни бывает, не паникуй.

— Дмитрий Андреевич, руки у вас на месте, голова тоже работает, сегодня вот доказали, — поддержала разговор старшая сестра. — Кто из нас не ошибался! Не вешайте нос! Хирург из вас хороший выйдет, это вам я точно говорю, а я-то на всяких насмотрелась.

— Спасибо вам всем! — поблагодарил я присутствующих и поклонился в пояс.

Коля и в самом деле пошел на поправку после операции Нобля. К сожалению, я его долечить не успел — командировка закончилась. После моего отъезда его выписали, и больше в хирургию парень не попадал.

В этой командировке я узнал, что до сих пор есть больницы слабее нашей, и научился работать в еще более сложных условиях. Но какие же прекрасные люди работали в богом забытом Амазаре!

Уезжать было, честно сказать, довольно грустно. Главврач слово сдержал и не подвел — деньги я действительно получил хорошие, но как же не хотелось уезжать! Мы договорились со Штилерманом, что в следующий свой отпуск я обязательно приеду снова поработать в отделении.

В больнице, провожая меня, устроили небольшой праздничный обед, сказали много приятного, и никто не упомянул случай с реинфузией.

— Дмитрий Андреевич, может, насовсем к нам переедете? — спросила Любовь Андреевна.

— Точно, Дима, переезжай к нам! Мы тебе квартиру выбьем, благоустроенную! На охоту вместе будем ходить! — поддержал Виталий.

— Спасибо огромное, но у меня в поселке Серышево, на юге Амурской области, и квартира, и семья. Я к вам в отпуск буду приезжать, если не возражаете.

— Приезжай-приезжай! — понеслось со всех сторон.

На поезд меня сажали практически всем отделением.

Главный врач выделил «скорую», но все желающие в нее не вместились. С собой мне выдали гостинцев — мяса дикого кабана, оленя и красной рыбы. Я отказывался, но Виталий буквально силой заставил принять:

— Ешь, и нас вспоминай! Может, передумаешь, да и махнешь в наши края навсегда!

Потом я еще одиннадцать раз ездил помогать сельскому здравоохранению отдаленного северного региона. Было много интересных операций, и каждый раз меня встречали и провожали как близкого родственника.

Одно время я даже чуть было не поддался на уговоры и не переехал в далекий Амазар, но дочка пошла в школу, а жена не захотела менять работу. Но я до сих пор вспоминаю таежный поселок, его людей и свою первую командировку.

Домой я добрался без приключений. Поздно вечером 30 декабря мой отпуск закончился, и на следующий день я вышел на работу. За время моего отсутствия ничего особенно не изменилось. Бурлаков вел себя дисциплинированно, заведующему даже в какой-то момент показалось, что Саныч исправился и завязал с «зеленым змием».

Леонтий Михайлович определил его экстренным, а сам по традиции укатил к родственникам жены в соседний район, оставив вместо себя вашего покорного слугу. Саныча вдобавок ко всему, как новенького, поставили на Новый год дежурным врачом.

— Саныч, давай я за тебя первого января подежурю на дому? — предложил я Бурлакову. — А то дежуришь по больнице, а потом еще и экстренный на следующий день. Тяжело же.

— Да ну, Дима, пустяки, справлюсь! Не впервой!

— Не напьешься?

— Ты что, как можно! Я ж все понимаю!

— Смотри, Саныч, Ермаков уезжает, мы вдвоем остаемся, не подведи! С меня же спросят.

— Не волнуйся, все будет тип-топ!

Отработав без особых эксцессов последний день уходящего года, мы по традиции посидели все вместе за бокалом шампанского. Наблюдая за Еремеем, я видел, как он несколько раз приложился к рюмке. К концу обеда нос Саныча предательски изменил цвет и стал похож на перезрелую сливу.