Притормаживают. Полкан, который уже шагнул в омут, чувствует это спиной.

– Что встали, сукины дети? Айда за батькой!

– Сережа! Егооор!

И тут Егор – Егор с его острым слухом – чувствует это первым.

– Там что-то… Оттуда идет что-то.

Он опускается на колени, склоняется к рельсам и приникает к ним ухом. Рельсы гудят. Земля стонет.

Вокруг будто сам воздух вибрирует. Но это не воздух – это мост, бесконечный ржавый мост напрягает всю оставшуюся под трухой сталь и беззвучно звенит ей, входя в резонанс с какой-то силой, которая рвется сюда с того берега.

– Там свет! Свет!

Столп света буравит плотную, как глина, темноту, вворачивается в него с огромной скоростью, приближаясь к людям с каждой секундой. Туман пытается придушить, рассеять его – но даже ему не хватает сил.

И тут раздается неслыханной силы рев.

Такой мощи тут не слышали с тех пор, как отгудели последние сирены воздушной тревоги. Рев идет откуда-то с моста, с той стороны, но он сразу заполняет собой весь видимый и невидимый мир.

Коц произносит это вслух первым.

– Поезд! Там поезд, едрен батон! Поезд идет!

Не идет – летит.

Вот уже весь мост, на который они взошли, ходит ходуном, подвывает тепловозному гудку; и железные сочленения моста поскрипывают в такт стучащим колесам. Туман загорается изнутри, и становится ясно, что это именно поезд, не отдельный локомотив, а длинный, неизвестно чем груженный состав.

Он мчится сейчас через зеленый туман вслепую; может быть, машинист в кабине заметил, как влетел на мост, а может, ничего и не понял – на такой-то скорости.

Егору хочется сделать шаг назад, сойти с моста, вернуться с неба на твердую землю. Мост расшатывается, многосоттонная громада поезда ввинчивается в него, пытаясь проскочить через всю эту ржавчину до того, как у той подкосятся опоры и она со смертным стоном завалится в пропасть.

Остальные дозорные думают то же – и отходят, отходят по шажочку назад, назад и в стороны.

А Полкан остается там, где стоял.

Он распахивает широко свои ручищи и упирает их в воздух, который уже начинает приходить в движение, вихриться – толкаемый вперед громадным поршнем.

Полкан остается на месте.

Он разевает свою пасть и орет – и воздуху, и летящему на него локомотиву:

– Не пущу! Пошли на хер, с-суки! Не пущууу!!

1.

Кроме Полкана, на пути мчащегося состава, разумеется, не встает никто. Поняв, что остались какие-то секунды, люди бросаются врассыпную, и только Полкан застыл неподвижно. Он вскидывает автомат и выпускает целую очередь в столп света, который уже лижет его лицо. Грохот автоматной очереди тонет в реве тепловозного гудка.

Егор дергает, тянет Полкана за рукав бушлата, пытается спихнуть его с пути поезда, но тот уперся и его не сдвинуть. Вышел один автоматный рожок – он начинает приделывать другой. Потом вдруг к ним выскакивает Коц, становится рядом и начинает моргать поезду своим фонарем.

Остальные бегут обратно к заставе.

Егор успевает подумать, что если поезд не остановится, то с железки он влетит прямо в их Пост – обычно стрелка на путях переключена так, чтобы с моста нельзя было напрямую пролететь к Москве: кроме этой стрелки, никакой особой защиты от налетчиков на Посту и нет.

Свет тепловозных фар гаснет, потом загорается снова – им мигают, их заметили, от них требуют немедленно очистить пути. Но Полкан стоит, Коц стоит, и Егор стоит рядом с ними, хотя по ногам течет горячее. И тут к реву гудка добавляется еще один звук – адский визг; поезд начинает тормозить. Но махина эта весит сотни тонн, ей непросто остановиться. Она не успеет остановиться до конца пролета. Их троих сейчас сметет. Егор в отчаянии орет Полкану в ухо:

– Он тормозит! Он останавливается! Ты победил! Ты победил!

Полкан пьяно ухмыляется.

Уже видны очертания локомотива; единый световой столп разделился уже на четыре сияющие иглы – головные фары. Гудит так, что можно оглохнуть. Скрежещет чудовищно. Остаются десяток-другой метров. Он не успеет.

Они не успеют.

Егор делает отчаянный знак Коцу – и вместе они еле сталкивают Полкана, который на миг ослабил оборону, с рельсов.

Их обдает плотным, как вода, кипящим воздухом, паровозной гарью, вонью жженого масла, горелой плоти, и еще какой-то сладкой дрянью. Локомотив пролетает десяток метров мимо них, прежде чем наконец замирает.

Стоит тишина.

Егор отрывает голову от земли и оглядывается по сторонам. Башка трещит, как будто он вылезает из окопа после вражеской бомбежки.

Поднимается, отряхиваясь, Полкан. Встает плешивый толстячок Коц, который единственный из всех их не предал. Ни на том, ни на другом противогазов нет. Обалдело оглядывают остановленный ими поезд.

Настоящих поездов тут не видели с самого Распада; из Москвы давно уже ничего до Поста не ходило, а с той стороны – тем более. Но этот поезд ненастоящий какой-то… Какой-то странный.

Прямо над ними возвышается огромный, словно бы двухэтажный тепловоз с крохотными окошками где-то на самом верху. Из-под высоких блестящих колес валит дым, железные бока громады пышут жаром. Егор всматривается: следом за первым локомотивом идет второй, в сцепке. Первый успел заскочить на твердую землю, второй завис на мосту. И туда же, на мост над пропастью, в темноту и туман, уходит неизвестной длины состав.

Сцепленные локомотивы выше вагонов, и от этого они кажутся головой гигантского змея; головой со сложенным капюшоном. Вагоны, кажется, пассажирские, но света в окнах нет. Бойницы ведущего локомотива светятся, а пристяжной стоит как будто бы пустой.

Но это не все.

Этого не было видно сначала – но когда Егор и Коц подбирают оброненные фонарики и наставляют их на борта локомотива – пропустить это становится невозможно. Зеленый заклепанный металл бортов изрисован красными крестами. По пропорциям кажется, что это обычные медицинские кресты, как на ржавых остовах машин скорой помощи в заброшенных ярославских горбольницах. Но нет, кресты не обычные – они все изрезаны, испещрены каким-то орнаментом, какими-то крохотными буковками, бесконечными словами без пробелов, и крестиками, вырезанными на кресте, и крестиками, вырезанными на крестиках.

И вдоль всего борта идет сделанная по трафарету кондовыми дырявыми буквами надпись: «Спаси и сохрани».

Полкан обходит тепловоз, карабкается по лесенке на второй этаж к двери, но дверь заперта и окно зашторено. Полкан дергает ручку, лупит по стеклу пятерней:

– Открывай! Слышь меня?! Граница Московской империи!