Мартин, надо отдать ему должное, сообразил это с ходу.

— Так это ты, старый козлище? Ну что ж, товар при мне, только поиспачкался малость. Готов?

— Да. — Овен говорил спокойно и вежливо, совсем не по-амберовски. — Я готов.

— Так бери же. Забирай все, трус проклятый, и дай мне то, чего хочу я!

Я мог бы в последний раз попытаться отговорить Мартина. Силой вытащить его из этого зала. Мог бы занять его место или сразиться с богом, но ничего этого я не сделал. Просто сбежал. Пронесся сквозь пустые теневые чертоги и опомнился, лишь лежа лицом в грязи на краю Северного болота. Брата я больше так никогда и не видел. Его пропажа заняла первые полосы всех английских газет, потеснив даже военные новости. Англичане любят трагедии, особенно связанные с детьми. В Фоуи съехались сыщики не только из Пензанса, но даже из самого Лондона. Докери-хаус перевернули вверх дном от чердаков до подвалов, как и дом Пловера. Собаки-ищейки шныряли всюду, сады перекапывались, в прудах и фонтанах шарили драгами, добровольцев-легковесов спускали в заброшенные колодцы.

В результате обнаружилась масса пропавшего: велосипеды, домашние животные, ключи, разрозненные серебряные приборы, пара мелких воришек. Нашелся даже украденный когда-то фагот: воры сунули его в живую изгородь, отчаявшись, как видно, продать. Обворованный фаготист к тому времени уже умер, и полиция оставила инструмент в Докери-хаусе, как бы в виде компенсации за так и не найденного мальчика. Непредсказуемая Джейн научилась неплохо играть на нем.

Облако подозрения, нависшее над Кристофером Пловером, со временем рассеялось, как все облака. Накрывало оно и других, не слишком респектабельных, местных жителей, но за неимением улик никого так и не арестовали. Старый педик Пловер, по правде сказать, тяжело перенес исчезновение Мартина. Мы, дети, более или менее знали, где он, хотя сестрам я рассказал не все. Не выдал, что это Амбер откликнулся на предложение Мартина, — просто духу не хватило сказать. Сказал им, что с Мартином в Черный Шпиль не пошел. Взрослые, наверно, догадывались, что мы что-то от них скрываем, но по взрослой своей тупости не могли догадаться, что именно. Это был наш общий секрет, но не все мы относились одинаково к тому, что совершил Мартин.

Хелен, ярая овнианка, винила его за то, что он нарушил волю богов. Мы все понимали, что это правда, но в какой-то мере, думаю, восхищались им — я уж точно. Заключение и выполнение сделки с Амбером требовало недюжинной изобретательности и железной решимости. В Мартине было много всего намешано, и один Бог знает, кто и что он теперь, но ни глупцом, ни трусом двенадцатилетний Мартин Четуин не был.

Для нас, живущих в реальном мире, его бегство имело тяжелые последствия — что верно, то верно. Сам он в глубинах Северного болота научился, должно быть, не тревожиться о таких пустяках, и нам тоже приходилось учиться. Пропажа сына сокрушила и без того слабую психику нашей матери. Мы виделись с ней все реже, и при каждом свидании в той или иной лечебнице она упрекала нас за то, что мы скрываем от нее Мартина. Какое-то чутье подсказывало ей, совершенно правильно, что совесть у нас нечиста, и она видела врагов в родных детях.

Я не переставал искать Мартина, все чаще спрашивая себя с ходом времени, что же будет, если я вправду его найду. Но он ни разу не показался мне — почему, я так и не понял.

Шанс у него был. Наши филлорийские приключения, уже без него, большей частью описаны в „Тайном море“ и „Блуждающей дюне“. Они мне тоже по-своему дороги. Даже после всего пережитого в тот день, с наполовину разбитым сердцем, я не сказал бы Филлори „нет“.

А потом Филлори сказало „нет“ нам. В конце „Тайного моря“ мне исполнилось двенадцать, и больше меня не звали туда. Мы выбывали один за другим. Хелен и Джейн принесли оттуда коробку с волшебными пуговицами; Джейн уверяла, что они обеспечивают свободный вход в Филлори, но Хелен, считая это кощунством, где-то спрятала их и никому не выдала свой тайник. Возмущенные таким фанатизмом, мы все ополчились против нее, даже Джейн, и Четуины перестали быть единым, сплоченным племенем.

Самым странным из последствий Мартинова ухода было, возможно, то, что Пловер начал писать. Конец их отношений, какими бы они ни были, стал началом творческой карьеры соседа. В один прекрасный день Пловер преподнес нам сюрприз в виде книги: он напечатал ее за свой счет и назвал „Миром в футляре часов“. Сам и обложку нарисовал, очень мило для любителя изобразив на ней Мартина и часы.

Книга, как ни странно, мало заинтересовала нас: мы ведь уже знали ее содержание. Разве что иллюстрации нас позабавили — о гномах Пловер имел весьма сентиментальное представление. Его книги обычно называют волшебными, но нам они такими никогда не казались. Для тех, кто видел настоящее волшебство, книги о Филлори всего лишь бледная имитация. Все равно что засушенные цветы по сравнению с живыми и яркими. Пловер все упростил до предела: читая его, можно подумать, что для смелых и благородных все всегда кончается хорошо. Отличный способ для подготовки детей к взрослой жизни.

Мы, каждый сам по себе, учились обходиться без Филлори. Реальный мир, пусть и не столь фантастичный, как Филлори, тоже оказался довольно занятным. Вместо великанов и пегасов в нем водились девушки, не менее волшебные и опасные. Филлори на вкус было сладким, Земля пряной. Каждый футбольный матч, экзамен и мимолетный поцелуй успешно отодвигали Филлори в область забвения. Даже между собой мы говорили о нем все реже, все реже бывали у Пловера, и все это начинало казаться нам все менее реальным.

А тут и книги начали продаваться, и на нас пролился настоящий золотой дождь. Вслух мы об этом не говорили и даже про себя избегали произносить, но совесть шептала, что мы продали Филлори или, по крайней мере, его реальность. Свели его к детской фантазии в обмен на суммы, которые должны были перейти в нашу собственность по достижении двадцати одного года. Мне к тому времени исполнилось семнадцать. Я сдавал вступительные экзамены в оксфордский Мертон-колледж и не знал, верю ли еще в Филлори.

Но Джейн в него верила и неустанно искала спрятанные Хелен пуговицы. Когда она исчезла в возрасте тринадцати лет, я подумал, что она наконец нашла их. Меня она с собой не звала, и никто из нас не пытался за ней последовать. Больше она сюда не вернулась; могу лишь предположить, что она пошла путем Мартина.

Мы с Фионой и Хелен упоминаем о Филлори лишь в связи с нашими финансовыми делами. Не говорим о Мартине или Джейн; для нас они стали не менее фантастическими фигурами, чем Лошадка. Помимо этого нам почти не о чем говорить, и я дорого дал бы, чтобы не слышать, как Хелен с блеском в глазах и американским акцентом вещает об Иисусе. Как будто мы трое пережили крупную катастрофу, наподобие происходящих ныне бомбардировок Лондона, и всякое упоминание о прошлом подобно новому налету вражеских бомбардировщиков. Я не стал бы даже писать об этом, но то, что уже три года происходит с Британией и всем остальным миром, толкает меня на крайние меры. Невозможно предсказать, кто победит в этой войне: похоже, Германия все-таки одолеет Англию.

Но что, если нам помогут? Если Мартин узнает, что творится в реальном мире, и вернется назад? Допустим, ему все равно, но Джейн могла бы помочь — а если они оба бессильны, это могут сделать Эмбер и Амбер. Хотел бы я посмотреть, как мои давно пропавшие брат и сестра вместе с Великими Овнами пойдут на Берлин и выкурят Гитлера из бункера, как хорька — но мне уже не верится, что они придут на подмогу.