златых причина,Великому Петру во след ЕкатеринаВеличеством своим снисходит до наукИ славы праведной усугубляет звук.Коль счастлив, что могу быть в вечности свидетель,Богиня, коль твоя велика добродетель!

Смерть

После этого визита Ломоносов прожил еще почти год, постоянно болея. В конце марта 1765 года он простудился и слег окончательно.

Штелин вспоминал, что за несколько дней до смерти Ломоносов говорил ему: «Друг, я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею только о том, что не мог совершить всего того, что предпринял для пользы отечества, для приращения наук и для славы Академии, и теперь, при конце жизни моей, должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мною».

Особенно переживал Ломоносов за судьбу мозаичной мастерской. Он писал, планируя передать дело своему шурину: «Шурин мой, регистратор Иван Цильх, дошел в сем искусстве толь довольного совершенства, что никто в Европе лучших успехов показать не может, имеет учеников, уже далече знающих, и еще большее число придано быть может. Сие приуготовление инструменты и другие надобности изготовлены и к тому работники. Все цветы без меня произведены быть могут, ибо уже года с три в составления оных мозаичных цветов я головою не вступался, а производил все оный мой шурин Цильх».

Но, к сожалению, самые худшие предположения Ломоносова сбылись: после его смерти мозаичное дело захирело.

За два дня до своей кончины Ломоносов велел послать за священником и причастился и соборовался. Он испустил дух 15 апреля (по старому – 4 апреля) 1765 года, на второй день Пасхи, около пяти часов пополудни после прощания в полном разуме как со своею женою и дочерью, так и с прочими присутствующими, как писал Тауберт в письме к Мюллеру.

Уже на следующий день после смерти ученого к нему в усадьбу явился Алексей Григорьевич Орлов с приказом от императрицы опечатать и изъять все бумаги. Что и было выполнено. Все записи, все черновики Ломоносова, все планы его статей, все незаконченные исследования – все эти бумаги были вывезены во дворец Григория Орлова. Там они и остались, и там они пропали без следа.

Похороны

Похороны Ломоносова прошли с большою торжественностью, при огромном стечении народа, сенаторов и вельмож. Михаил Васильевич был погребен на кладбище Александро-Невского монастыря.

На его погребении присутствовали не только профессора и студенты Санкт-Петербургской академии наук, но вельможи, духовенство, мастера с его мозаичной фабрики, жившие в Петербурге архангелогородцы.

Спустя более года канцлер граф Воронцов поставил на могиле ученого памятник из каррарского мрамора, изготовленный в Италии в мастерской некого мастера «Медико», о котором более ничего не известно. Это увенчанная саркофагом стела, близкая по силуэту к форме креста, на ступенчатом цоколе, окруженная оградой из овальных и круглых прутьев.

На венчающем ее саркофаге с двух сторон рельефные перевязи, венки и гирлянды. Как было принято в том столетии, на надгробии изображено сразу несколько символов. Жезл Меркурия со змеями – символ красноречия и проникновения в тайны природы. Рядом свиток и циркуль – символы наук. Лира и лавровый венок символизируют искусства и славу.

На памятнике высечены надписи на латинском и русском языках, составленные Якобом Штелином. Надпись на русском языке на восточной стороне надгробия гласит: «Въ память/славному мужу/михаилу ломоносову/родившемуся въ колмогорахъ/въ 1711 году/бывшему статскому советнику/съ. – петербургской академмiи наукъ/профессору/стокголмскои и боллонской/члену/разумомъ и науками превосходному/знатнымъ украшенемъ отечеству послужившему/красноречiя стихотворства/и гистории россiйской/учителю/муои первому въ россiи безъ руководства изобретателю/преждевременною смертiю/отъмузъи отечества/на дняхъ святыя пасхи 1765 году/похищенному/воздвигъ сю гробницу/графъ м. воронцовъ/славя отечество съ таковымъ/гражданиномъ и горестно соболезнуя/о его кончине».

Некоторые слова в этой надписи бессмысленны: вырезал их итальянец, не знавший русского языка.

Семья и потомки

Елизавета Андреевна пережила мужа на год с небольшим, успев выдать дочь Елену замуж за личного библиотекаря Екатерины Второй Алексея Константинова, грека по происхождению, который был лет на двадцать старше невесты. За 6 лет брака Елена Ломоносова-Константинова родила четверых детей, а потом умерла в 23 года.

Сын и две дочери не оставили потомства, а одна – Софья Алексеевна – вышла замуж за Николая Николаевича Раевского-старшего, генерала, героя Отечественной войны 1812 года. Она родила семерых детей, в числе которых была Мария Волконская, жена декабриста, вдохновлявшая Пушкина и Некрасова.

Софью Алексеевну описывали как брюнетку с большими черными глазами и лебединой шеей. По понятиям начала XIX века красотой она не блистала, зато была очень умна и приятна в общении. К тому же она отличалась на редкость покладистым характером и терпеливо исполняла все распоряжения привыкшего командовать супруга.

Ее дети тоже дали обильное потомство, и в наши дни по всему миру раскиданы многочисленные потомки великого русского ученого. Посчитали, что их 96 человек, из которых в России живет около пятидесяти.

Общественный резонанс и память

Смерть Ломоносова была со скорбью воспринята всей российской интеллигенцией. Он был признанной величиной.

Первым на его кончину откликнулся молодой граф Андрей Петрович Шувалов – сын той самой Мавры Егоровны Шуваловой, которой Ломоносов подарил свою первую мозаику – Нерукотворного Спаса. Он сложил на французском языке оду, весьма заинтересовавшую самого Вольтера, с которым Шувалов свел знакомство.

К оде прилагалось предисловие, в котором впервые очень кратко была изложена биография Ломоносова. «Оставленные им произведения почти все считаются шедеврами» – так граф отозвался о трудах великого ученого.

В 1772 году вышла уже несколько более подробная биография Ломоносова, составленная Новиковым. Это очень ценный документ, потому что Новиков пользовался устными рассказами людей, лично знавших ученого. «Сей муж был великого разума, высокого духа и глубокого учения, – восторженно восклицал Новиков, поражаясь всесторонней образованности русского гения: – На немецком языке писал и говорил, как почти на своем природном; латинский знал очень хорошо и писал на нем; французский и греческий разумел не худо; а в знании российского языка, яко его природного и им много вычищенного и обогащенного, почитался он в свое время в числе первых. Слог его был великолепен, чист, тверд, громок и приятен».

В 1780‐е наследием Ломоносова заинтересовалась президент Академии наук Екатерина Романовна Дашкова. С ее подачи началось изучение его эпистолярного наследия, написан один из лучших портретов Ломоносова для конференц-зала Академии наук.

В 1781–1783 годах было объявлено в газетах о подписке на собрание сочинений Ломоносова: «От Академии наук чрез сие объявляется, что в типографии оной печатается уже с некоторого времени Собрание всех вообще Ломоносовых сочинений, наилучшим образом расположенное. К сим творениям толь славного мужа присовокуплено будет все то, что для придания ко внутреннему их совершенству и внешнего великолепия от художеств заимствовать можно».

Работа над изданием полного собрания сочинений заняла несколько лет. Оно вышло в 1784 году.

Дашкова инициировала написание академической биографии Ломоносова, вышедшей в 1783 году и опубликованной без подписи автора в первом томе Полного собрания сочинений Ломоносова. Впоследствии было установлено что писал ее поэт и переводчик Михаил Иванович Веревкин.

Вызывала интерес у людей XVIII века и родина Ломоносова.

Петр Иванович Челищев в 1791 году совершил путешествие на Север России и побывал в Холмогорах, убедившись, что