Я гадала, сколько отсутствовала, и на миг прижалась к стене. Что же делать? Ведь я не могла позволить, чтобы она и дальше сидела на кровати, размышляя, куда запропастилась ее дочь. Нужно было придумать разумное объяснение, почему я не лежу в постели.

Минди тоже исчезла. Вероятно, она снова спряталась в мамин шкаф, что натолкнуло меня на одну мысль…

Я пока не стала спецом по хождению сквозь стены, но дверца шкафа была приоткрытой, когда я натягивала джинсы. Я прошмыгнула внутрь и устроилась на ворохе мятой одежды. Мой шкаф оказался не таким просторным, как мамин, но его хватило, чтобы свернуться калачиком и притвориться спящей.

Я несколько раз резко вдохнула, заставляя сердце биться чаще, и вскоре моя связь с обратной стороной начала ослабевать. В щель проникала косая полоса света, и я увидела, что мир вновь обрел свои яркие краски.

Перейдя грань, я бесшумно сбросила с себя джинсы и худи, после чего тихо зевнула.

После долгого нервного ожидания в тишине я собиралась зевнуть погромче, но мама меня опередила:

– Лиззи?

Я толчком распахнула дверцу. Та отворилась с заунывным скрипом, и я увидела недоуменное мамино лицо.

– Привет, – сонно проворчала я. – Почему ты здесь?

– Я услышала твой голос и вошла посмотреть, что стряслось. А тебя не было… – Она покачала головой. – Ради бога, Лиззи, что ты делаешь у себя в шкафу?

– Сплю. – Я села, моргая и потягиваясь, – Мне приснился очень страшный сон, и когда я проснулась, мне просто показалось, что здесь безопасней.

При виде печали на ее лице я почувствовала себя ужасно. Но вымышленные кошмары были лучше, чем объяснения: «Ко мне пристал злой психопомп, после чего я отправилась навестить дом старого серийного убийцы, ах да, и втюрилась».

– Лиззи, мне так жаль. Хочешь поговорить о сне?

Я покачала головой.

– Так, ерунда: ни аэропортов, ни террористов. Просто… ноги застряли в черной липкой дряни, и я тонула.

– Звучит жутко, детка.

– Прости, что разбудила, – сказала я, выкарабкиваясь из шкафа и вставая.

Мама выдавила из себя улыбку, поднялась с кровати и заключила меня в долгие объятия. Когда мы их разомкнули, она взглянула на мое самодельное гнездышко на полу.

– Забавно, – сказала она, – раньше, маленькой, ты боялась шкафов, но в том доме, где выросла я, были огромные встроенные шкафы, куда можно войти. Бывало, я там оставалась на ночь вместе с…

Я ждала продолжения, но мама до сих пор разглядывала ворох одежды. Она опустилась на колени и подняла что-то с пола шкафа. В ее руке блеснул… кухонный нож, который я взяла с собой в загробный мир. Должно быть, он вывалился из кармана, когда я быстро стягивала с себя джинсы.

Я попыталась улыбнуться.

– Ну да, я как-то перепугалась.

На ее лице появилось знакомое грустное выражение.

– Прости, мама. Знаю, это кажется странным.

Она осторожно держала нож обеими руками.

– Я знаю, каково это, все время бояться. После того как моя подруга исчезла, я долгое время была почти такой же, как ты. Чего только не сделаешь, чтобы почувствовать себя в безопасности.

Я согласно кивнула, вспомнив лица тех маленьких девочек, и поверила, что мать меня по-своему понимает. А еще я знала, что непременно вернусь в Пало-Альто и позабочусь о том, чтобы убийца больше никому не причинил вреда.

Поджигая, она больше всего радовалась спичкам. Ей нравилось, как гремят в коробках эти уложенные тесными шеренгами деревянные солдатики и как они распускаются между ладонями жаркими цветами. Даже их остатки были прекрасны – тонкие, черные, скрученные – после того, как они догорали дотла – вплоть до загрубелых от огня кончиков пальцев.

Ариэль Флинт никогда не ходила в школу без спичек.

Сегодня она пришла слишком рано и поэтому направилась в логово курильщиков: укромный уголок школы, образованный двумя времянками, прижавшимися к задней стене спортзала. Много лет назад в этих временных строениях располагались классы. Сквозь мутные окна были видны классные доски на стенах. Теперь там находился склад школьного драмкружка, забитый старыми декорациями, бутафорией и вешалками с изъеденными молью костюмами. Времянки запирались, но стояли на шлакобетонных блоках, и в случае непредвиденных осложнений можно было проползти под ними.

Когда тем ранним утром Ариэль подошла к задней стене спортзала, неприятности уже начались. Петерсон – школьный охранник – стоял на колене и вглядывался в тени под времянками. Он выкрикивал угрозы вслед какому-то удирающему ученику, рация в его руке что-то сердито шипела.

Ариэль, пригибая голову, мгновенно повернула обратно. Примерно раз в месяц Петерсон уничтожал логово курильщиков, устраивая облаву. В результате этих мер пойманные «преступники» оставались после уроков и поступали на «службу обществу», то есть раздавали отстойную еду, что готовят в кафетерии. При мысли о том, что ей неделю придется носить сетку для волос и подавать ленчи, Ариэль пустилась в бегство, направляясь к задним дверям спортзала.

Минутой позже она ворвалась в помещение. Дверь за ее спиной захлопнулась, наполняя пустой зал грохочущим эхом вперемешку со скрипом ботинок по сосновому полу. На мгновенье она замерла, тяжело дыша и придумывая оправдания, но охранник Петерсон не последовал за ней.

Улыбнувшись, Ариэль крутанулась в середине баскетбольной площадки и изобразила попадание мяча в корзину под аплодисменты невидимой толпы. Не промахнулась!

В прошлом году она написала доклад об азартных играх для урока по психологии, где рассказала про опыт над голубями, которые сидели в клетках и получали еду, нажав на рычаг. Кормушка каждый раз выдавала одну порцию пищи, и голуби нажимали на него только тогда, когда чувствовали голод. Если устройство вообще прекращало выдавать еду, то голуби быстро теряли к нему интерес. Однако когда рычаг работал по принципу игрального автомата, выдавая то густо, то пусто, у голубей развивалось что-то вроде зависимости. Даже при избытке пищи они хотели посмотреть, что получится, если дернуть за рычаг еще раз.

Голуби, как и люди, полны азарта.

Когда Ариэль писала доклад, она поняла, что риск поимки в логове курильщиков из той же серии. Если бы Петерсон заявлялся туда каждый день, все нашли бы другое место для курения или, возможно, вообще бросили вредную привычку. Но если бы никто не пытался их поймать, курение было бы не столь притягательным. Однако Петерсон наведывался ровно столько, чтобы поддерживать интерес к запретному делу.

Очевидно, курильщики средней школы «Рейган» пристрастились к никотину, а не к азартным играм, и были бы не прочь, чтобы их оставили в покое. Сама Ариэль никогда не курила. Она приходила, чтобы поджигать чужие сигареты. Ей нравилось наблюдать, как вьется над губами дым, доставляло удовольствие смотреть, как при каждом вдохе вспыхивают огненные кончики сигарет. Для нее риск быть замеченной являлся частью увлекательности поджога, малого или большого.