бриллиантами в ювелирном магазине «Янтарь». Как это увязывается с кражей ценностей у Школьникова, что делать по этому пункту, нужно решить сразу же после доклада Филиппова и Савина.

Пятое…

Около десяти позвонил Таранец.

– Кража у Лисовского была, – быстро проговорил он.

– Когда?

– Дней десять назад. Я с Гусаровым выяснил это у соседей.

– Точнее! Когда?

– Об этом знает только Лисовский.

– Ты можешь прокомментировать рассказ соседей?

– Да. Но это займет много времени.

– Что похищено, известно?

– Нет.

– Ты беседовал с потерпевшим?

– Нет. Жду команды.

– Лисовский сейчас дома? – Да.

– Жди на месте, я еду с экспертом…

Арсентьев чертыхнулся. «Положение – хуже не бывает, – огорченно подумал он. – За десять упущенных дней Лисовский, наверное, не раз перемыл посуду, пропылесосил полы и мебель, сам того не понимая, старательно уничтожал оставленные следы». В общем, предстоит мартышкин труд, а не работа. И все–таки осмотр необходим, хотя бы для того, чтобы получить один шанс из ста.

Арсентьев позвонил Мухину…

Спрашивать фамилию, имя, отчество, специальность и место работы у артиста Лисовского было неловко, но формальная сторона дела обязывала Арсентьева задавать эти вопросы. Он не раз видел Лисовского по телевидению. И на улице встречал неоднократно. Но вот так, с глазу на глаз, говорил с ним впервые. Они сидели в небольшой, тщательно ухоженной уютной комнате, словно специально приготовленной для встречи гостей. Арсентьев, правильно оценив нервное напряжение потерпевшего, слушал его не перебивая.

Лисовскому пятьдесят шесть, но выглядел он значительно моложе своих лет. На нем мягкий кожаный пиджак, темные в серую полоску брюки. Розовощекое, крепкое лицо озабочено.

– Мне бы хотелось, – обратился он к Арсентьеву, – чтобы наш разговор был строго конфиденциален.

– Наша служба не бюро объявлений.

Лисовский говорил эмоционально, словно вошел в роль, но речь его была непоследовательна. Арсентьев слушал терпеливо еще минут пять и был вынужден направить его рассказ в нужное русло.

– Все это, несомненно, интересно, – сказал он. – Но давайте для пользы дела начнем все с самого начала. Прошу, не упускайте мелочей. Они для нас важны.

Будто оправдываясь за свой путаный рассказ, Лисовский сдержанно улыбнулся.

– Понимаю! Но и вы поймите. В такой ситуации я не бывал, – продолжал уже спокойнее. – Домой я приехал в начале третьего. Прямо с репетиции. Заехал за лекцией по искусствоведению. В половине четвертого я должен читать ее в театральном училище. За время гастролей по Сибири за мной остался должок, и я обязан был наверстать часы… Дверь, как всегда, открыл двумя поворотами ключей. Вошел в столовую, положил материал в папку, выпил полстакана виноградного сока. Затем позвонил в училище, сказал, что выезжаю. Тут я и услышал шаги в коридоре. В дверях комнаты стоял мужчина, вашего возраста. Лет тридцати. Не ошибся? – он мягко улыбнулся.

– Слегка. А его возраст нам очень важен.

– Ему, думаю, около тридцати. Красив, строен… Отрекомендовался из ОБХСС. Раскрыл красную книжечку и протянул прямо к глазам. Прочитать текст я не успел. Он быстро положил ее в боковой карман пиджака. Я еще пошутил тогда: «Вам с такой фигурой в олимпийской команде быть». Он шутки не понял. Выразил неудовольствие: надо входную дверь закрывать, между прочим. Вроде как замечание сделал. Я был удивлен и сказал, что дверь закрыл. Потом он потребовал паспорт. Посмотрел внимательно и положил в тот же боковой карман. Я спросил: «В чем дело?» А он ответил снисходительно: «На допросе разберемся!» До сих пор не возьму в толк. Знаете, есть вещи, которые не объяснишь словами, – сказал Лисовский, словно оправдываясь.

Арсентьев вздохнул:

– Занятная история. Жаль, что не прочли фамилию. Не вы же к нему в дом пришли…

– Я не успел. Он сбил меня вопросом: «Где ваш приятель, с которым вы вошли в подъезд?» А я действительно шел с соседом по дому. И объяснил ему это. А он в ответ: «Вы говорите неправду. С вами шел Фомин, у которого скупаете антикварные вещи». Только теперь я понял, что тогда на меня обрушилась психологическая атака. И я поддался. Знаете почему? Я с полмесяца назад купил у знакомого букиниста Фомина одну антикварную вещицу.

– Какую?

– Нефритовую камею. Арсентьев сделал короткую запись.

– Продолжайте, пожалуйста. Лисовский вежливо кивнул.

– Я сказал, что в подъезд вошел не с Фоминым, что это какая–то ошибка. Он ответил: «Эс, БХСС». Я не понял его и спросил, что это означает? «ОБХСС никогда не ошибается», – ответил он и поинтересовался, сколько у меня денег. Я вытащил бумажник. В нем было рублей пятнадцать. «Я не об этих деньгах, я о тех, что у вас дома», – он вел себя абсолютно уверенно. Сказал, что будет вынужден делать обыск. Моя воля была парализована. Я окончательно растерялся, когда услышал об обыске. Представляете мое состояние? Понятые, соседи, разговоры на работе, объяснения… В эти минуты в голове был настоящий хаос. Я достал из секретера тысячу двести рублей, отложенные на стереофонический магнитофон. Он взял их, не считая. Все происходило стремительно. Потом сказал, что сходит за Фоминым и сразу же вернется для оформления протокола о добровольной выдаче денег и нефритовой камеи. И, понимаете, я не удивился. Скажу честно, не удивился, потому что из его слов понял, что ему известны какие–то детали из моей личной жизни. Например, о той же камее. Я ждал его около часа. Он не вернулся. Скрывать не буду, за это время я перенервничал основательно. Хотя знал точно, что камея досталась Фомину от прабабушки. Вечером жена обнаружила пропажу столового серебра, облигаций, шубы… Каков преступник–то, а?

– Почему не заявили сразу? – в голосе Арсентьева прозвучал упрек.

Лисовский смотрел смущенно.

– Конечно, нужно было, – сказал так, будто только сейчас понял всю важность допущенной им ошибки. Он опустил глаза, словно для того, чтобы взглянуть на свои надраенные ботинки. – Наверное, и в пятьдесят с лишним лет человек допускает ошибки. Но оцените мою выдержку, когда я один на один…

– Оцените ее сами в исковом заявлении. Лисовский в смущении покусал губы. Начались уточняющие вопросы.

Арсентьев: Вы заперли дверь квартиры на два замка? Лисовский: Да. И каждый на два оборота. Арсентьев: В квартире вы обнаружили беспорядок?

Лисовский: Нет! Я этого не заметил… Арсентьев: Вы были в обеих комнатах? Лисовский: Я был в столовой и на кухне. В спальню не заходил.

Арсентьев: Откуда пропали вещи и ценности?

Лисовский: Основная их часть была в спальне.

Арсентьев: Дверь в спальню была распахнута или прикрыта?

Лисовский: По–моему, прикрыта.

Арсентьев: Когда вы были в столовой, не слышали ли звука замка входной двери?

Лисовский: Нет… Хотя был какой–то щелчок. Возможно, это выключился холодильник.

Арсентьев