Масуд, чья черная, как смоль, борода прекрасно сочеталась с такими же темными очками, ждал, наблюдая за погодой, пока наконец в 12:30 не поступило разрешение на взлет. За сто двадцать секунд пилоты выполнили около двух сотен проверок (их перечень они знали наизусть) и заняли свои места. Масуд полностью доверял своей машине. У зеленого Ecureuil B3 Mystery с одним несущим винтом есть «собрат», который в 2005 году приземлился на вершине Эвереста. Винты закрутились, полозья оторвались от земли, и Ecureuil полетел на восток. За ним следовал второй, резервный вертолет, который не должен был приземляться, если только операция Масуда не провалится. Два вертолета носами книзу пролетели над ледником Балторо и пропали из виду.

Через пятьдесят пять минут вертолет кружил над базовым лагерем. Ветер был умеренным – тридцать два километра в час, и Масуд мог видеть, что альпинисты привязали носки к ледорубам, чтобы он мог понять направление ветра. Когда машина начала снижаться, в воздух поднялось облако снега. «Это как оказаться в работающем блендере, – сказал Масуд. – Ничего не видно».

Как только вертолет коснулся льда, Ринджин Шерпа, побежал к нему, неся на закорках Марко. Ринджин сгрузил итальянца в открытую дверь и побрел назад, наклонив голову, чтобы уберечься от поднятых в воздух частиц снега и льда.

Ecureuil оторвался от земли. Марко, прижимая к себе литр газировки, показал пальцем на видеорегистратор Масуда и жестом попросил передать его. Он навел объектив на проплывающие внизу ледники. Камера дрожала, и К2 вскоре исчезла из виду.

* * *

Когда Шахин услышал шум пролетавшего вертолета, он сидел верхом на муле, привязанный ремнями. Он медленно возвращался домой и все еще не мог восстановиться после болезни, которая чуть не убила его. Сначала Шахин думал, что вертолеты – символ того, как тоска по дому покрывается щедрой страховкой, но машины пролетали снова и снова, и стало понятно, что на горе что-то пошло не так. Шахин пришпорил мула.

Добравшись в разгар дня до деревни Асколе, он не озаботился проверкой своих легких в местной больнице. Единственное, что он хотел – узнать имена. И это было нетрудно. Новости уже дошли из Скарду, и все было гораздо хуже, чем представлял Шахин. На К2 погибли одиннадцать человек, в том числе два жителя Шимшала, Карим Мехербан и Джехан Бейг.

«Меня словно ударили ножом», – вспоминал Шахин. Он пытался думать ясно, но мысли крутились в голове, подчеркивая каждую ошибку, которую он мог бы предотвратить, если бы, как планировалось, возглавил восхождение. Он никогда бы не дал «добро» на эвакуацию тела Дрена. Он постарался бы отговорить каждого, кто хотел продолжить восхождение после двух часов дня. Так много людей остались бы жить, если бы он не заболел.

Шахин молился, чтобы новости еще не дошли до Шимшала. Именно он должен был сообщить их. «Я любил Карима и Джехана как братьев, – объяснил он. – Это я привел их на К2. И я – единственный человек, который должен был смотреть в глаза их родным». Поэтому он пытался прикинуть, как быстро распространяется информация. Сможет ли он обогнать дурные вести?

Если повезет, он доберется до Шимшала за один-два дня. Если единственный в деревне спутниковый телефон, используемый в случае стихийных бедствий, выключен, то он должен успеть. Шахин добрался на попутке до Скарду, а там, на главной улице, нашел грузовик, который ехал в Хунзу.

Но телефон в Шимшале был включен. Шахин опоздал уже тогда, когда впервые услышал шум вертолета над Балторо. О смерти Джехана его матери, Назиб, сообщили 3 августа, а поздно вечером в тот же день раздался еще один телефонный звонок. К рассвету все в деревне знали, что погиб и Карим – все, кроме Парвин, его жены. Ни у кого не хватило духа рассказать ей, так что Парвин была уверена, что Карим выжил. «Услышав, что случилось с Джеханом, я почувствовала, что должна немедленно увидеть Карима», – вспоминала она. Парвин решила встретить мужа на Каракорумском шоссе. «Так я бы могла увидеть его на день раньше», – говорит она.

В семь утра 4 августа женщина стояла у своего магазина, тщетно пытаясь поймать попутку. Маршрутка – потрепанный военный джип, приехала вовремя, но водитель Мирза Аман сказал Парвин, что будет выезжать не раньше одиннадцати. «Это была ложь во благо, – вспоминает Парвин. – Мирза не хотел, чтобы я ездила попусту». В 10:45 она вернулась на остановку, не зная, что Мирза с пассажирами уехал в восемь утра.

Прошел еще час. Никто из проходивших мимо Парвин не решался посмотреть ей в глаза, и она начала понимать. Наконец, крестьянин Дидар Али подошел к ней и рассказал правду.

Первым побуждением Парвин было увидеть детей – Амбрину, Абрара и Рамина. Она побежала в школу. Когда Парвин вошла в класс, ей не пришлось спрашивать, рассказали ли одноклассники новость ее детям. На их лицах было все написано.

* * *

На базе «Бесстрашной пятерки» Марко пересадили из вертолета Масуда на заднее сиденье военного микроавтобуса. Итальянец впал в забытье и не понимал, где находится, пока не пришел в себя окончательно перед пыльной детской площадкой с качелями и ярко-желтой качалкой-балансиром. Приземистые здания по периметру напоминали закусочные на ярмарке. На красной вывеске одного из них значилось: «Морг». Другая табличка предупреждала: «Операционная. Не входить! Посетители не допускаются». Это был объединенный военный госпиталь в Скарду.

Медсестры помогли Марко выйти, усадили его в инвалидное кресло и покатили в операционную. В светлой комнате стоял неприятный запах – пахло чем-то органическим и жидкостью для снятия лака. Следуя выцветшим инструкциям на стенах, санитарки погрузили ступни Марко в ванночки с теплой соленой водой и предупредили, что боль усилится.

Целый час репортеры местных теле- и радиостанций, теперь работающие как корреспонденты международных СМИ, проходили мимо таблички «Посетители не допускаются», не обращая на нее внимания. Они отмахивались от врачей, требоваших уйти, и толпились у койки Марко, протягивая микрофоны к его лицу. Репортеры засыпали итальянца вопросами, фотографировали его ноги и снимали на видео его гримасы. Марко, говоривший на примитивном английском, был настолько утомлен, что почти не понимал происходящего. Но этого и не требовалось. Он был достаточно фотогеничным для Associated Press, а фрагменты его фраз, «склеенные» журналистами, были захватывающими и сенсационными. «Я была удивлена его интервью, – позже написала мисс Го в электронном письме семье Джера. – У Марко явно был нервный срыв».

СМИ всего мира подхватили эту историю. Многие романтизировали трагедию и искажали важные детали. Например, сообщалось, что Джумик узнал о рождении сына, когда позвонил по спутниковому телефону с вершины. По словам его вдовы, это выдумка. В статье о катастрофе на первой странице New York Times была опубликована фотография Гашербрума IV вместо К2. Сайт ExplorersWeb, специализирующийся на новостях альпинизма, опубликовал колонку с заголовком «Двойная трагедия на К2», авторы которой обрушились с критикой на блогеров из базового лагеря за преждевременные и ошибочные публикации списков погибших и пострадавших.

Катастрофа привлекла внимание телезрителей. В Лондоне президент Barclays Capital Джерри дель Миссьер, в то время работавший над «сделкой века» – приобретением компании Lehman Brothers, прервался, чтобы отправить по электронной почте письмо в Катманду. Джумик Бхоте был его другом, он совершал с ним восхождения. В Дублине президент Ирландии Мэри Макэлис, поклонница Джера, выразила соболезнования его семье: «По праву испытывая гордость, как и вся страна, так как Джерард – первый ирландец, покоривший К2, вы теперь переживаете потерю любимого сына и брата, и это очень горько». Она отправила дипломата, чтобы тот встретил семью Джера в Пакистане. В Исламабаде Винченцо Прати, посол Италии в Пакистане, прислал записку Марко, в которой говорилось: «Надеюсь, вы восстановились после К2». К записке был приложен счет на 10 614 долларов – стоимость эвакуации.