— Не решить? — ласково спросил Лагушкин, ста­раясь не очень сипеть.

— Как бы назывались люди, если бы они жили на планетах нашей солнечной системы? Задали на­писать...

«И тут астрономия», — подумал Лагушкин.

— Про Марс и Луну я уже знаю — луняне и мар­сиане,— сообщил Димка.

— Какая там, сынок, следующая планета? — по­интересовался отец и сел поудобнее.

— Плутон. Люди будут плутоны?

— Плутоны...— Лагушкин тоже закатил глаза.— Непонятно. Что они — плутовали, что ли? Лучше спиртоны. Или закусоны. Доходчивее.

Сын внимательно посмотрел на крупное рубиновое лицо родителя и неуверенно записал.

— Пап, следующий Меркурий. Меркуры?

— Знаешь, похоже на ликеры.

Димка хихикнул.

— Давай лучше — мадеры. Какая следующая?

— Юпитер. Юпитерцы?

— Ты скажешь... Похоже на питерцев.

— Ну, юпитцы.

— Ю-питцы, — размышлял вслух отец. — Питцы от слова пить. Тогда уж не юпитцы, а юпивохи. По­ехали дальше!

Помогать сыну ему понравилось. А он-то думал, что это нудное занятие вроде бесед о циррозе печени...

— Планета Венера. Люди — венеры, да?

— Сынок, давай ее пропустим,— внушительно сказал Лагушкин. — Какая там на подходе?

— Нептун. Тут ясно — Нептуны.

— Какие тебе нептуны?! Давай проще, чтобы на­роду было понятно. Непьюны! Чувствуешь? Не-пьюны. Сразу виден их моральный облик. Дальше.

— Дальше Сатурн. Значит, сатуры?

— Да понятнее! — вошел Лагушкин в раж. — Не сатуры, а самтресты. Дальше!

— Пап, надо и про Солнце. По-моему, солнцеляне.

— Не солнцеляне, а солнцедары. Ясно?! Солнцедары! И все по девятнадцать градусов…

На другой день насупившийся Димка протянул Лагушкину записку от классного руководителя: «Ува­жаемый Землянин! Немедленно зайдите в школу, иначе я поставлю вашему сыну два балла за сочи­нение».

— А что такое «балл», сынок? — спросил отец.

— Ну, для оценки... Вроде градусов, — объяснил Димка подоходчивее.

— И ты учишься на два градуса? — удивился Лагушкин. — Нужно на сорок! Надо за тебя взяться. Пойду-ка я в школу...

Интересный случай

Можно даже сказать — страшный случай, кроме загадочного, произошёл в воскресенье с гражда­нином Зародышевым, который проживает там же, где он всегда проживал. Такое не с каждым случается, и правильно делается.

В воскресенье, как известно, кроме халтурщиков и домохозяек, никто не работает. Зародышев был ни тем ни другим, поэтому два законных дня в ему вынь да положь.

Он проснулся, надел майку и вышел на балкон. На улице все оказалось на месте: солнце себе подни­малось, микрорайон себе простирался, а очередь на домино уже себе стояла, будто на ночь и не расходи­лась. Зародышев вдохнул воздух, выдохнул углекис­лый газ и пошел мыться. Ничто еще не предвещало ничего.

За завтраком он: спокойно съел тарелку студня и выпил чашечку черного кофе без молока. И решил поговорить с женой — теперь многие мужья разгова­ривают с женами, мода такая.

— Тася, не клади в студень много чесноку.

— Подележкины обои новые купили, — ответила Тася.

Пока все было тихо, как в ювелирном магазине. Поэтому Зародышев, пока тихо, надел воскресный костюм и пошел в ювелирный магазин купить сереб­ряную позолоченную импортную зубочистку. Продав­щица ответила, что импортных зубочисток нет, а есть наши. Только они не серебряные и тем более не позо­лоченные, а мельхиоровые. И называются они не зу­бочистки, а подстаканники.

Возвращаясь домой, Зародышев вдруг... Нет, здесь еще не случилось, вернее, случилось, но еще не здесь, а точнее — не случилось и не здесь.

Просто он вдруг-встретил Федю Подележкина.

— Какого цвета? — спросил Зародышев.

— Да такого, неопределенного, несуществующего.

— С рисунком?

— Нет, с листьями.

— С какими?

— Да вроде лопухов.

Поговорив с Федей об обоях еще с часик, Зароды­шев вернулся домой и снял воскресный костюм. Пока ничего не предвещало того, что потом случилось.

На обед были щи кислые, студень и кофе черный без молока, натуральный, молотый. Пообедав, Зародышев надел воскресный костюм и решил еще раз поговорить с женой:

— Пойду пройдусь.

— Там большая очередь.

Пока еще ничего не случилось, можно было и по­стоять. Зародышев встретил своего лучшего друга, ко­торого он встречал здесь каждый день, но не знал его имени, потому что не разговаривал — друг против друга десять лет играли, а не разговаривали.

Наигравшись, Зародышев пришел домой и снял парадный костюм. Пока воскресенье шло, как всегда ходило. Поэтому он решил поспать — пока. Зароды­шев лег на диван и два часа так нудно скулил во сне, что под балконом остановился школьник и крикнул: — Не мучайте собачку!

После сна Зародышев попил чаю и надел выход­ной костюм. Он вышел на балкон: солнце себе зака­тывалось, микрорайон себе простирался, а доминош­ники составляли список на завтра.

Зародышев постоял, но пока все было нормально. Тот случай, которого он не ждал, еще не подоспел. По­этому он снял парадный костюм и включил телевизор.

Показывали хоккей на клюшках. В первом периоде у судьи кончились шайбы — все улетели к зрителям. Во втором периоде кончились клюшки — хоккеисты их обломали об себя. В третьем периоде хоккеисты применили силовые приемы — удалили с поля судью за неспортивное поведение.

Посмотрев хоккей, Зародышев сел ужинать. Пока еще ничего не случилось, но что-то уже надвигалось — уже висело в воздухе то, которое надвигалось. На ужин был студень из ног коровы и кофе черный цель­ный с баранками.

После ужина он лег в постель и выключил свет. Без света сразу потемнело. И тихо стало, как ночью в ювелирном магазине... Что-то хрустнуло в углу... И вдруг...

Неужели вы серьезно думаете, что при таком об­разе жизни может что-нибудь случиться?!

Путь наверх

В жизни поработать пришлось. Трудился и по году на одном месте, и по двадцать лет. Но в памяти осталась работа, загадочная, как беспричинная тоска. Я только что получил заочное юридическое обра­зование, и должность кочегара стала меня тяготить. Я знал, что существует путь наверх. Жизнь, не обре­менив меня ни умом, ни опытом, обременила двумя дипломами — кочегара и правоведа. Если первый из них никак не действовал, то второй лишал меня не­которых прелестных человеческих качеств. Кажется,