«Начнем сверху», — сказал я себе.

Я вышел из лифта на седьмом этаже и принялся бродить по помпезным пустынным коридорам. Вскоре обнаружилась дверь, выходившая на пожарную лестницу. Я спустился на этаж ниже и путешествовал от двери к двери, безуспешно разыскивая континентальный сьют. Стрелки на моих часах показывали половину третьего. На пятом этаже я наткнулся на горничную, толкавшую тележку с метелками, мылом и полотенцами, и спросил у нее, где расположен этот самый сьют. Она в замешательстве посмотрела на меня, но, должно быть, я напугал ее достаточно, чтобы она ответила, указав вверх:

— Восьмой этаж.

Я предпочел обойтись без лифтов на случай, если персонал отеля объявил на меня охоту. Миновав четыре лестничных пролета и длиннющий коридор, я прибыл к дверям континентального сьюта мокрый от пота. Постояв с минуту и попытавшись представить, что происходит за дверью из благородного дерева, я вопрошал себя, хватит ли у меня остатков здравого смысла, чтобы уйти отсюда. Мне почудилось, будто кто-то украдкой наблюдает за мной из противоположного конца коридора. Испугавшись, что там притаился бдительный портье, я пригляделся, но невнятный силуэт уже скрылся за углом. Я сделал утешительный вывод, что это был какой-нибудь постоялец отеля. И все-таки я позвонил в номер.

За дверью раздались шаги. Образ Беа, застегивавшей кофточку, молнией промелькнул в моем сознании. Щелкнул замок, и я сжал кулаки. Дверь распахнулась. Мне отворил тип с напомаженными волосами, в белом купальном халате и домашних тапках, предоставляемых пятизвездочными отелями. Прошли годы, но лица людей, некогда вызывавших отвращение, не забываются.

— Семпере? — удивленно сказал он.

Кулак угодил ему между верхней губой и носом. Я почувствовал, как проминаются под ударом плоть и хрящ. Каскос прижал ладони к лицу и пошатнулся. Между пальцами заструилась кровь. Я с силой оттолкнул его, отбросив к стене, и вошел в комнату. Каскос с шумом обрушился на пол у меня за спиной. Кровать была застелена. Дымившееся блюдо стояло на столе, расположенном так, чтобы открывался вид на террасу и Гран-Виа. Обед сервировали на одну персону. Я повернулся к Каскосу, который пытался подняться, уцепившись за стул.

— Где она? — спросил я.

Лицо Каскоса кривилось от боли. Кровь заливала подбородок и стекала на грудь. Навскидку я определил, что у него рассечена губа и почти наверняка сломан нос. В ту же секунду я ощутил сильное жжение в пальцах и, осмотрев свою руку, удостоверился, что ссадил кожу на костяшках, уродуя ему физиономию. И не испытал ни малейшего сожаления.

— Она не пришла. Доволен? — выплюнул он.

— И с каких это пор ты увлекаешься письмами моей жене?

Мне показалось, что он ухмыльнулся, и, прежде чем Каскос успел сказать что-то еще, я снова набросился на него. Я вложил во второй удар всю злость, накопившуюся внутри. На сей раз кулак раскрошил ему зубы, а рука у меня онемела. Каскос издал мучительный стон и обмяк, повиснув на стуле, за который он держался. Увидев, что я наклоняюсь к нему, он закрыл лицо руками. Я схватил его за шею и впился пальцами в горло, словно хотел растерзать его.

— Что за дела у тебя с Вальсом?

Каскос смотрел на меня с ужасом, не сомневаясь, что я сейчас прикончу его. Он нечленораздельно забормотал, и мои руки стали склизкими от слюны и крови, капавших у него изо рта. Я сдавил его глотку сильнее.

— Маурисио Вальс. Что между вами общего?

Я нагнулся к нему, приблизив лицо настолько, что рассмотрел даже свое отражение в его зрачках. Кровеносные сосуды под роговицей начали лопаться, и вокруг радужной оболочки образовалась сеть темных прожилок. Осознав, что вот-вот убью его, я резко разжал руки. Каскос утробно всхлипнул, глотая воздух, и схватился руками за шею. Я уселся на кровать напротив него. Мои руки дрожали и были обагрены кровью. Я вошел в ванную комнату, вымыл их и смочил лицо и волосы холодной водой. Увидев собственное отражение в зеркале, я едва узнал себя. Я чуть не убил человека.

Я вернулся в комнату. Каскос без сил распластался на стуле, тяжело дыша. Я налил стакан воды и протянул ему. Заметив мое движение, он подался в сторону, ожидая нового удара.

— Возьми, — сказал я.

Он открыл глаза и, увидев стакан воды, заколебался на миг.

— Возьми, — повторил я. — Это всего лишь вода.

Приняв стакан дрожащей рукой, он поднес его к губам. Теперь я увидел, что сломал ему несколько зубов. Каскос застонал, и глаза его наполнились слезами от боли, пронизавшей его, когда холодная вода коснулась обнажившейся под зубной эмалью пульпы. Какое-то время мы молчали.

— Вызвать врача? — спросил я наконец.

Он поднял на меня глаза и покачал головой.

— Убирайся, пока я не позвал полицию.

— Скажи, что тебя связывает с Вальсом, и я уйду.

Я холодно смотрел на него и ждал.

— Он… один из совладельцев издательства, где я работаю.

— Это он попросил тебя написать письмо?

Каскос не решался ответить. Я встал и, шагнув к нему, схватил за волосы и сильно дернул.

— Не бей меня больше, — взмолился он.

— Вальс просил тебя написать это письмо?

Каскос избегал смотреть мне в глаза.

— Нет, не он. — Он благоразумно решился на откровенность.

— А кто тогда?

— Один из его секретарей. Армеро.

— Кто?

— Пако Армеро. Сотрудник издательства. Он посоветовал мне возобновить отношения с Беатрис. И сказал, что если я это сделаю, то меня отблагодарят.

— Зачем ты должен был возобновить отношения с Беа?

— Не знаю.

Я притворился, будто опять собираюсь его ударить.

— Не знаю, — заныл Каскос. — Это правда.

— И поэтому ты назначил ей свидание?

— Я по-прежнему люблю Беатрис.

— Прелестный способ ты выбрал продемонстрировать это. Где Вальс?

— Не знаю.

— Как ты можешь не знать, где находится твой начальник?

— Потому что я с ним не знаком. Понятно? Я его никогда не видел. И никогда с ним не разговаривал.

— То есть?

— Я поступил на работу в «Ариадну» полтора года назад, в мадридскую контору. И за все это время ни разу его не видел. И никто не видел.

Он медленно поднялся и направился к телефонному аппарату. Я его не останавливал. Он схватил трубку и поглядел на меня с ненавистью.

— Я звоню в полицию…

— В этом нет необходимости, — громко произнес голос в коридоре сьюта.

Я повернул голову: перед нами предстал Фермин, неотразимый в одном из костюмов моего отца. В вытянутой вверх руке он держал документ, по виду похожий на офицерское удостоверение.