– Выпей, – говорит Миша.

Сам я не стал бы просить у Миши водку, но если Миша предлагает с ним выпить, отказываться неудобно. К тому же спорить с Мишей бесполезно. На каждый мой аргумент у него двадцать своих. Миша всегда прав.

Я наливаю себе водки, выдыхаю воздух и выпиваю ее быстро, как учил меня Миша.

– Ты мог бы перерезать мне горло, – говорит Миша.

– Да, конечно. У меня большая практика. Каждый день режу горло кому–нибудь. Ты в своем уме? У меня не хватит сил перерезать горло человеку. Я рыбе голову с трудом отрезаю. Причем это копченая рыба, а у тебя горло вполне свежее. Глупая идея.

– Ты резал себе вены, я знаю.

– Я не резал себе вены. Я не хочу в дурдом. Ты знаешь, что медсестры регулярно проверяют запястья и локтевые сгибы.

– Рубен, я еще не совсем выжил из ума. Ты не настолько глуп, чтобы сразу резать запястье. Ты резал предплечье. Рана потом долго не заживала, но тебе было все равно, потому что про предплечья у них в инструкциях ничего не сказано. Чем ты резал кожу?

– Не поверишь. Расческой. Я водил расческой по руке, сначала было щекотно, потом больно, потом потекла кровь. Глубоко разрезал, шрам до сих пор.

– Ты мог бы перепилить мне горло расческой.

– И пойти в дурдом за убийство? Сам знаешь, что в тюрьму меня не пошлют.

– Мы могли бы умереть вместе.

– Я руку пилил два часа. На горло уйдет гораздо больше времени. Нет. Я боюсь. По самым быстрым расчетам на все уйдет часов шесть. Начать мы сможем не раньше полуночи. Утром придут нянечки и вызовут скорую. Нас спасут и отправят в дурдом.

– Мы могли бы выпить таблетки.

– Нет. Не верю я в таблетки. Шансы пятьдесят на пятьдесят, а у тебя могут быть осложнения. Мне–то что? Я паралитик. Напьюсь таблеток – либо откачают, либо в гроб. У тебя ситуация хуже. У миопатиков после таблеток может осложнение случиться. Отключится какая–нибудь мышца. Тебе станет хуже. Что тогда?

– Куда хуже? У меня уже почти ничего не работает.

– Ага. В этом–то «почти» вся суть. Если отключится левая рука. Или веки? Нет. Цианистого калия у тебя нет, а в другие наборы я не верю.

– Я долго думал.

– Чего тут думать? Цианистый калий лучше бы надумал. Верное средство. Все остальное – чушь.

– Я придумал новую комбинацию. Она точная, наверняка.

Миша перечисляет названия медицинских препаратов. Больная тема почти каждого разговора в доме престарелых. Если пить только снотворные – откачают точно. Пару дней под капельницей – и человек живой. А живой, значит, виноватый. Виноватого надо наказывать. Все правильно, с этим никто не спорит. Пить надо набор из таблеток разного действия.

– Нет, Миша, ты, конечно, умный парень, но я уже насмотрелся на «точные» комбинации. Привозят потом такого умника прямиком из дурдома.

Миша пьет водку еще и еще. Кажется, что он уже совсем пьяный.

– Рубен, ты мне друг?

– Друг.

– Тогда ответь, ты за меня или за них?

– Я за тебя.

– Нет, ты точно ответь. Ты хочешь, чтобы я медленно загибался или сразу помер?

– Я тебе точно отвечаю. Я хочу, чтобы ты помер сразу. Но способа тебя убить у меня нет.

– Тогда ты за них.

– Слушай, Миша. Давай подойдем к вопросу логически.

– Давай, – Мишина голова пьяно клонится в сторону.

– Исхода твоей попытки никто не знает.

– Это верняк, я все предусмотрел.

– Мы договорились рассуждать логически. Мы пьем таблетки или я пилю тебе горло и пью таблетки. Так как заранее ничего предусмотреть нельзя, то примем вероятностный итог за пятьдесят процентов.

– Пятьдесят процентов – хорошая цифра.

– Нет, Миша, мне такая цифра не подходит. Если бы я один решил отравиться, то и тогда я бы подумал. На двоих же выходят такие расклады. Первый: я – живой, ты – мертвый. Второй: ты – живой, я – мертвый. Третий: оба живые. Четвертый: оба мертвые. Меня устраивает только четвертый расклад. Тебя тоже. Таким образом, ты предлагаешь играть в рулетку с шансом двадцать пять процентов. При этом есть риск, что, оставшись живым, ты потеряешь пару мышц. Назови мне действующую мышцу твоего организма, которую тебе не жалко.

– Мне плевать на все эти проценты. Ты мне поможешь или нет?

– Нет.

– Значит, ты за них.

– Я не за них.

– Нельзя играть и за белых, и за черных одновременно.

– Это не шахматы.

– Это шахматы.

– Тогда каждый останется при своем мнении.

– Что мне тогда делать?

– Не знаю.

Миша медленно отпивает глоток чая из кружки. Чай уже совсем остыл.

– Так, Рубен, я все понял. Как колбасу жрать или чай пить – ты мне друг, как помирать – так поодиночке. То есть раньше ты был на моей стороне, а теперь – на стороне противника. Знаешь, как такие люди называются? Ты предатель.

Я выплескиваю чай Мише в лицо.

– Вытри, – сухо командует Миша, и я замечаю, что он абсолютно трезв.

Я тщательно вытираю Мишино лицо шершавым казенным полотенцем. Миша молчит. Он понимает, что поступил нерационально. Глупо злиться на того, кто кормит тебя с ложки.

Я тоже молчу. Я понимаю, что Миша прав. Я – предатель.

Я заезжаю в комнату.

– Миша, – говорю я, – меня не было сорок минут. Когда ты успел?

На столе стоит открытая бутылка коньяка. Бутылка неполная, рядом с бутылкой нет стаканов. Запах спиртного я чувствую сразу, но понять ничего не могу.

Миша смотрит в пол перед собой. Он не замечает меня или делает вид, что не замечает. В последнее время мне становится труднее различать его состояние.

Я жду. Наконец Миша поднимает голову, смотрит на меня, улыбается. Он улыбается той, давно забытой улыбкой из детства. Кажется, что у него не прогрессировала болезнь, и все как тогда, в первую нашу встречу.

– С кем ты пил?

– Это неважно.

– Коньяк откуда?

– Это тоже сейчас неважно.

– Ты пил с кем–то ходячим, это я понял. Кто–то принес тебе бутылку, открыл ее и даже убрал стаканы.

– Мудрое замечание. Ты умнеешь на глазах, Рубен.

– Но бутылку надо было бы убрать.

– Зачем?

– Ты сам меня учил всегда прятать алкоголь и деньги.

– Мало ли чему я тебя учил. Ты все равно ничему не научился. Дай лучше выпить.