Этот эффект представляется пожизненным – Грег Миллер из Северо-Западного университета получил тот же результат, показывая ролики взрослым, выросшим как в зажиточной, так и в неблагополучной среде{237}. Аналогичные эффекты наблюдались и у таких опекунов больных, как Лиза, а также у лиц с травмой детского возраста. Люди, находящиеся в состоянии хронического стресса, испытывают последний по пустякам намного чаще, чем обычные. И они гораздо более склонны к реакции угрозы, нежели вызова.

За последние годы неврологи, в том числе Брюс Макьюен из Рокфеллеровского университета в Нью-Йорке, выяснили, почему это происходит. В опытах на животных и в экспериментах с участием людей, претерпевающих хронический стресс, было показано, что систематическое раздражение миндалины побуждает ее увеличиваться в размерах и обогащаться связями, тогда как гиппокамп и префронтальная кора ужимаются{238}. Так, исследование, выполненное через три года после террористической атаки 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, показало уменьшение объема серого вещества в отделах мозга у взрослых, которые в иных отношениях были здоровы, но жили неподалеку от разрушенных зданий{239}. Эта перестройка мозга сочеталась с психическими расстройствами, включая деменцию и депрессию.

Вот, стало быть, одно объяснение тому, что неблагополучное детство чревато пожизненными последствиями (со вторым мы познакомимся в 10-й главе). Стресс влияет на внутримозговые связи, делая нас сверхчувствительными к будущим проблемам посредством уничтожения тех самых проводящих нервных путей, которые обеспечивают спокойствие и самоконтроль.

После беседы со Сьюзен я выезжаю через город на тихую дорогу, где стоит указатель: «Жилищное управление Милледжевилля». Здешние здания представляют собой небольшие бунгало, и каждое разделено на два крошечных отсека. Я поражена их безликостью по сравнению с домом Сьюзен. Нет ни заборов, ни клумб – только ряды одинаковых кирпичных коробок, равномерно расставленных на траве.

По указанному адресу я стучу в дверь, и мне открывает Моника – не сразу, но приветливо. «Я и забыла, что вы придете!» – сообщает она. Ей 39 лет, она одета в желто-зеленое платье без бретелек, и коричневая плоть щедро переливается через кромку. У нее блестящие черные кудри, а при улыбке сверкают хорошие зубы.

Передняя дверь ведет прямо в гостиную – маленькую квадратную комнату с голыми стенами и виниловым полом. Освещено помещение слабо: несмотря не отличный солнечный день, жалюзи закрыты; из обстановки есть только выцветший синий диван, стул, низкий стол и телевизор. Хотя на столе стоит пепельница, окурки валяются на полу. Моника указывает на диван и, когда мы садимся, рассеянно включает телевизор.

Она сообщает, что не окончила среднюю школу и работает в школьном кафетерии. Делает гримасу: «Я получаю семьсот долларов в месяц. В месяц!» Еще она мать-одиночка; ее дочь-подростка зовут Такиша, и она только что вернулась из школы. На ней красная футболка, черные легинсы и красный обруч в длинных, заплетенных в косички волосах. Она рослая, но с избыточным весом, и ей немного не по себе. По велению матери девочка садится напротив нас и начинает щелкать кнопками телефона.

Безопасность Такиши – одна из величайших забот Моники. «Я никуда ее не пускаю». Такише всего тринадцать, но ее одноклассники уже курят, пьют и занимаются сексом.

Моника вспоминает свое отрочество – в частности, один вечер, когда близкая подруга позвала ее погулять. С ними собралась еще одна девочка, которой Моника не доверяла, а потому отказалась. «На следующий день я узнала, что их взяли за грабеж. Они набросились на старикана и обобрали. А если бы и я была в машине? Один неверный шаг – и вся жизнь под откос». Впрочем, Такиша пока еще не попадала в беду и хорошо учится (по ходу беседы она однажды небрежно вставляет латинское выражение); говорит, что хочет стать педиатром.

У них с Моникой откровенно близкие отношения: они беззлобно поддразнивают друг дружку, и, перед тем как заговорить, Такиша робко поглядывает на мать в поисках одобрения, – например, когда я спрашиваю, чем она занимается в свободное время. Похоже, что делать в Милледжевилле особо нечего. «Я больше все с телефоном, – отвечает она. – И люблю поесть». Ответ Моники аналогичен. Все развлечения в ее жизни – телевизор (в основном ток-шоу и жизненные истории: например, о девочке, которая повесилась из-за того, что ее затравили в Сети) да еда. Такиша, по словам Моники, при случае ест здоровую пищу: овсянку, йогурты, салат. «Но я-то этого не ем, так что и не покупаю».

Взамен она утешается крылышками и прочей жареной снедью. «Мы живем бедно, – говорит она. – Я прикипела к еде. Это для меня все. Ужасно, но я ем, чтобы забыть о невзгодах и стрессе».

Моника и Такиша не одиноки в этом. Ученые многих стран обнаружили, что люди, выросшие в нищете, больше склонны к курению и пьянству и меньше – к спорту. Они питаются нездоровой пищей, а женщины чаще страдают ожирением{240}. Такой образ жизни не только напрямую вредит здоровью, но и усугубляет воспаление: его усиливают курение и жирная пища, тогда как регулярные физические упражнения – уменьшают.

Почему представители бедных общин ведут себя иначе? Есть масса житейских причин: свежие овощи и фитнес-клубы обходятся недешево. Кроме того, сильно влияет окружение, которое подталкивает к нездоровому образу жизни. У Моники есть все основания держать Такишу дома, пусть даже это вредно для здоровья дочери. Если нет реалистичной надежды вырваться из бедности и насладиться хорошим домом, интересной работой и веселым отпуском или приходится постоянно терять дорогих людей и имущество, то сосредоточение на дешевых сиюминутных удовольствиях вроде сигарет или фастфуда является, наверное, совершенно разумной реакцией.

Однако психологи, включая Глена Миллера, считают, что существует и другой фактор. По данным исследований, стресс, пережитый в детстве, не только предрасполагает к угрозе. Он также поражает мозговые цепи вознаграждения, которые регулируют влечение ко всему: от пищи до наркотиков, секса и денег.

Префронтальная кора регулирует деятельность не только миндалины, но и других отделов мозга, включая прилежащее ядро, которое является частью области под названием «вентральный стриатум». Прилежащее ядро заставляет нас чего-то хотеть и играет важную роль в аддикции. Сигналы, поступающие из префронтальной коры в прилежащее ядро, обуздывают желания, напоминая о последствиях наших действий и помогая нам воздержаться от сиюминутного вознаграждения ради большей выгоды в будущем.

Предварительные исследования демонстрируют, что стресс раннего возраста нарушает по мере созревания мозга работу и этих цепей, ослабляя данный нисходящий контроль на протяжении всей жизни. Выходцы из низших социоэкономических слоев предпочитают меньшие сиюминутные вознаграждения отсроченным бо́льшим, независимо от текущих условий жизни{241}. В 2011 году было выполнено исследование с визуализацией мозга: 76 взрослым предложили играть в игру, в которой можно либо выиграть, либо потерять деньги{242}. Когда о выигрыше сообщали выходцам из бедной среды, у них отмечались сниженная активность префронтальной коры и менее выраженная связь между ней и вентральным стриатумом.