На этот раз гостиная была ярко освещена и как бы согрета сиянием многочисленных свечей.

— Джессика! Входи, дорогая, входи! Гости уже собрались, ждем только тебя.

— Добрый вечер, папа Реджи. — Подставляя лоб для поцелуя, воспитанница улыбалась, но внутренне трепетала всем существом. — Мне очень неловко, что я заставила всех ждать.

— Ничего страшного. Невестам, как ты знаешь, прощается все! — воскликнул маркиз с широкой улыбкой. — Твой нареченный ждет не дождется тебя увидеть, точно так же как и его мать, очаровательная герцогиня Милтон.

— Милорд, миледи, добрый вечер, — промолвила Джессика, присев в глубоком реверансе.

— Вы прекрасны! — воскликнул герцог, целуя ей руку. — Ведь верно, мама, она прекрасна?

— Никогда не видела столь красивой невесты, — ответила герцогиня, улыбаясь с искренним теплом. — Вы будете очень хороши в подвенечном платье.

В который раз Джессику поразило, с какой готовностью приняла помолвку сына надменная герцогиня Милтон. Ее как будто не смущало то, что у нареченной нет никакого титула. Это казалось очень странным. Даже если она безоговорочно поверила в небылицы, сочиненные маркизом, все равно Джессика оставалась всего лишь бедной родственницей, которую влиятельный и знатный человек принял под свое крыло из милости. Оставалось предположить, что все дело в Джереми, что это он убедил мать дать согласие на брак. По слухам, молодой герцог ни в чем не знал отказа, и раз уж хотел в жены воспитанницу маркиза Белмора, это решало дело.

На его месте многие молодые люди выросли бы бездушными, черствыми эгоистами.

Эта мысль позволила Джессике тепло улыбнуться жениху, и ей даже удалось не блуждать глазами по комнате в поисках Мэттью. Однако помещение оказалось недостаточно большим, и вскоре девушка увидела его стоящим у камина рядом с Гвен. Изящная брюнетка казалась миниатюрной рядом с его широкоплечей фигурой. Мэттью улыбался и ответ на какое-то замечание Гвен, глядя на собеседницу с явным интересом, и ревность с неожиданной силой полоснула Джессику по сердцу.

Слава Богу, Гвен нет до него никакого дела, подумала Джессика и опомнилась. По правде сказать, ее подруге не было дела ни до одного мужчины на свете. Она не просто недолюбливала мужской пол, это была давняя острая неприязнь, родившаяся из ненависти к отчиму.

— Мэттью! — окликнул маркиз, и тот резко вскинул голову, тряхнув русыми с рыжиной волосами, которые так нравились Джессике. — Теперь, когда все в сборе, мы можем пройти к столу.

Джессика увидела, как темно-синие глаза повернулись в ее сторону, и вынесла долгий пристальный взгляд.

— Да, я полагаю, можем, — зачем-то сказал граф, с видимым усилием отводя взгляд.

Улыбнувшись странной едкой улыбкой, он предложил одну руку Гвен, а другую — леди Бейнбридж, в то время как маркиз вел к столу мать Джереми, статную женщину лет сорока двух, в волосах которой все еще не было ни единой серебряной нити.

Джессика собралась с силами, чтобы еще раз одарить своего нареченного улыбкой и опереться на его руку.

— Ваш сегодняшний наряд на редкость элегантен. Кроме того, он подчеркивает синеву ваших глаз, — сказал герцог вполголоса.

На несколько мгновений его взгляд задержался на округлостях ее грудей и вернулся к лицу почти ощутимо горячим. Джессики всей душой желала почувствовать ответный огонь, но внутри ощущались лишь свинцовая тяжесть и подташнивание.

Ужин оказался таким же нескончаемым, как и весь этот день. Подали лососину, запеченную в сливках, жареных перепелов, оленину — все на севрском фарфоре, белоснежном, с золотой каймой. Затем последовал целый перечень блюд: фазаньи яйца, фаршированные устрицами, телячьи отбивные, овощи свежие и в изысканных салатах, а на десерт — пирог в форме сердца.

И все это без исключения по вкусу напоминало Джессике опилки.

Как следствие конфронтации с французами, подавались только португальские вина, в том числе превосходный портвейн. Вопреки обыкновению Джессика отдала должное напитку. Она надеялась, что это поможет вымести бесконечный ужин, а главное, внимание Джереми. Тот смотрел на нее взглядом ребенка, которому вложили в руки рождественский подарок, но сказали, что открывать его еще рано.

Что до Мэттью, его лицо оставалось, как обычно, непроницаемым. Он держался безупречно: вовремя подавал вежливые реплики, смеялся в нужные моменты и поровну делил внимание между сидевшими рядом дамами.

Только однажды за время ужина Ситон позволил себе встретиться с Джессикой взглядом, и только тогда она сумела заглянуть под маску непроницаемого спокойствия. Мэттью по-прежнему был зол, правда, непонятно, по какой причине.

За несколько секунд, пока их взгляды оставались прикованными друг к другу, девушка постаралась вложить в свой сожаление и тоскливый призыв. Она очень надеялась, что Мэттью ее поймет.

После ужина мужчины удалились выкурить по сигаре, а женщины направились в дамскую гостиную, где светская беседа возобновилась. Проницательная Гвен заметила, что Джессика не в своей тарелке, за что та была ей очень признательна. Каждый раз, когда она не успевала подхватить нить беседы, подруга бросалась на помощь. В какой-то момент леди Бейнбридж даже приподняла брови, но сразу же улыбнулась в ответ на замечание Гвен, что вряд ли есть на свете кто-нибудь нервознее невесты накануне венчания.

К счастью, ужин завершился скорее обычного. Гости разъехались, а хозяева поднялись в свои комнаты, чтобы как следует выспаться в преддверии торжественного события. Лежа в постели, Джессика слушала, как Мэттью беспокойно ходит взад-вперед по комнате. Когда шаги наконец затихли, девушка продолжала лежать без сна. Как ни была она измучена этим бесконечным днем, уснуть удалось только на рассвете.

Ситон провел утро в обществе адвоката, все того же Вендела Кори (поскольку тот много лет оказывал услуги отцу, его заботы естественным образом распространились и на сына).

Встреча продлилась дольше, чем граф рассчитывал. Кори вел дела Ситон-Мэнора в отсутствие Мэттью и счел нужным поставить его в известность о последних событиях. Кое у кого из арендаторов накопились проблемы, произошло несколько случаев воровства, не было уплачено несколько рент. Капитан в который раз убеждался, что постоянные отлучки хозяина не идут на пользу поместью.

Выйдя из конторы, он устало оглядел деловитую Треднидл-стрит, подозвал кеб и направился к Сент-Джеймсской площади. Немного не доезжая до нее, граф вышел у внушительного здания, в котором располагался один из самых старых и респектабельных клубов Лондона — «Брукс». Попадая внутрь, посетитель сразу же проникался духом солидности и давних, глубоко уважаемых традиций. В подобном месте хорошо провести несколько часов, ощутить приятную оторванность от городской суеты и забыть как об усталости, так и о проблемах.

Войдя, Мэттью не без удовольствия окинул взглядом пол, выложенный черным и белым мрамором, высокий расписной потолок, бюсты римских сенаторов, потом неторопливо оглядел собравшихся. Кое-кто из тех, что сидели за игорными столами, был ему знаком, но он предпочел в одиночестве направиться к стойке. В «Брукс» Мэттью зашел отдохнуть и меньше всего жаждал пустой болтовни. Увы, ему не суждено было найти мир и покой даже под крышей столь солидного заведения.