— Аня! Аня! — Доносится сзади.

Но я не оборачиваюсь, лишь крепче обхватываю саму себя за предплечья и ускоряю шаг. Когда ладонь Джона мягко ложится мне на спину, разворачиваюсь, бросаюсь ему на шею и даю волю слезам. Парень обхватывает меня так крепко, будто не хочет позволить мне окончательно рассыпаться. Хорошо, что нас уже никто не видит, ведь я не умею реветь при посторонних.

Паша

Смотрю на себя будто со стороны. Откуда-то сверху. Отказываюсь понимать и принимать все то, что только что произошло на моих глазах. Не хочу верить. Мне нужно проснуться, чтобы, наконец, осознать, что все это было просто страшным сном. Но глаза ловят ускользающую в толпе охранников хрупкую фигурку моей Ани и вновь наливаются кровью безумия. Это все наяву. На самом деле. Чувствую крепко сжимающие мою кисть женские пальцы и вдруг зверею:

— Да что с тобой не так?!

Резко отдергиваю свою руку и нечаянным движением отталкиваю Лесю от себя. Девчонка смотрит потрясенно, она явно не ожидала, что ее скинут с руки как надоевшую перчатку, но сейчас происходит именно это. Она отлетает назад и падает прямо на задницу. Ник, стоявший сзади, не успевает ее подхватить, поэтому, ошарашенно оглядывая меня, он наклоняется, подхватывает Лесю подмышки и помогает ей встать.

— Какого, на хрен, черта ты делаешь?! — Кричу я ей как раз в тот момент, когда Майка, метнувшегося в мою сторону, перехватывают и стараются удержать сильные руки Ярика.

Рыжий выглядит не на шутку взбешенным, он продолжает вырываться, чтобы кинуться на меня. Я готов сейчас сразиться с любым, мне нужно выплеснуть весь накопившийся гнев, и не важно, кто встанет на пути. Но это делает Боря — преграждает мне дорогу своей грудью. Приходиться резко остановиться, ведь последние остатки сознания напоминают мне о его руке. Одно неосторожное движение или, не дай бог, удар, и парень забудет о возвращении в музыку навсегда.

— Тупая сука, — брезгливо бросаю в сторону Леси и, расталкивая собравшихся зевак, ухожу.

Слышу бранные слова, летящие в мою спину, и ускоряю шаг. Пусть выговорится, ей полезно — хоть что-то настоящее скажет, без притворства. Эта девочка, какой бы талантливой она не была, сильно заигралась. Ей нужна хорошая трепка. Хорошо, что это уже не мое дело. Выбегаю на улицу, быстро преодолеваю расстояние от стоянки до шоссе и ловлю такси. С ними я никуда не поеду, ни в отель, ни на оставшиеся выступления. Всю дорогу в машине десятки раз набираю номер Ани. Она не берет.

У меня, вероятно, помутнение рассудка, но я одновременно хочу убить ее, простить, поцеловать, отпустить и больше никогда не видеть.

— В жопу. В жопу все! — Говорю, забегая в отель.

Судя по реакции персонала, делаю это вслух.

Провожаемый тихим перешептыванием портье, бросаюсь к лифту. Вдавливаю кнопки вызова в панель с таким ярым остервенением, с каким впечатал бы свой кулак в табло этого наглого британского чаехлеба, посмевшего прикоснуться к моей девушке. Мне не важно, каким способом, но я найду и его, и Аню, и заставлю сказать мне всю правду в глаза.

Поднимаюсь на лифте на второй этаж, залетаю в номер и начинаю кидать свои вещи обратно в сумку. Подбираю ни в чем не виноватый свитер, швыряю его так, будто именно он должен дать мне избавление от этой боли. Но ничего не получается, грудь все так же горит огнем. Внутри нее совсем так же, как недавно росло огромное сердце, сейчас растет дикая ярость. Растет, давит на ребра и грозится прорваться наружу, чтобы сжечь дотла всех виновных и заодно любых случайных свидетелей.

Бросаю в сумку футболку, кепку, но кипящий внутри гнев никак не утихает. Хочется крушить и громить все, что попадется под руку. Сдираю свои шорты со спинки стула, и тот падает ножками вверх, грохот его падения на секунду замещает мою злость опустошением. Но этого мгновения не достаточно, чтобы мне полегчало, поднимаю взгляд на зеркало.

То, что нужно. Крепко сжимаю кулак и выбрасываю его вперед. Звон бьющегося стекла, кровь, десятки мелких осколков на полу. Мое отражение сначала расходится в стороны серебряными паутинками, затем рассыпается на отдельные кусочки и падает к ногам.

Дышать становится легче, определенно легче. Начинаю пятиться назад. Делаю это, пока не упираюсь затылком в стену. Наваливаюсь, закрываю глаза, скатываюсь вниз и просто слушаю собственное дыхание.

Вдох. Она ушла.

Выдох. Ты сам во всем виноват.

Вдох. Она была с ним.

Выдох. Ты готов простить ей все на свете.

Вдох. Без нее я точно сдохну.

Выдох. Ни за что не поверю в то, что это все — правда.

Должно. Быть. Объяснение.

Когда я снимаю с себя майку, оборачиваю несколько раз вокруг кровоточащих костяшек пальцев и стискиваю зубы, в номер влетают ребята. Они говорят все одновременно: Боря интересуется рукой, Ник хлопает по плечу, Ярик призывает меня успокоиться и открывает бутылку джина, найденную в мини-баре. И только Майк стоит молча у окна.

Соглашаюсь сделать глоток, пью и даже не чувствую привычного обжигающего горло спиртного. Становлюсь, видимо, абсолютно неуязвимым и прочным. Не ощущаю никакой боли, кроме душевной. Сообщаю сбивчиво, что не собираюсь ехать с ними никуда, что сейчас же уезжаю домой. Что никакой музыки мне больше не нужно. Смотрю на Майка и понимаю вдруг, что то же самое, из-за чего мне хочется сейчас сбежать, оно же и держало его здесь, в группе. Не музыка, нет, хотя он талантливее любого из нас. Чувства. И он тоже сыт ими по горло. И тоже готов уйти.

— Прости, — произношу я, глядя на него.

И вкладываю в это гораздо больше, чем обязан. Потому что знаю, что он чувствует, сходя с ума по девушке, которая не способна ответить ему взаимностью. Она вообще, вероятно, не из тех, кто может быть привязан хоть к кому-то. Но я все равно виноват, что слишком долго не находил в себе силы, чтобы оттолкнуть ее, чтобы объяснить достаточно доходчиво, ясно дать понять, что к чему.

Майк отрицательно качает головой.

— Не нужно, — хрипит он, принимая бутылку из моих рук.

И теперь мы сидим молча впятером и передаем джин по кругу.

— Ты должен остаться, — говорит Боря.

— Не могу, — отвечаю я. — Нет. Не хочу ничего.

— Разберись с тем, что произошло, и поедем, — предлагает мне Ник.

— Ты бы лучше сам сначала разобрался, — усмехаюсь я, сглатывая горечь. — Как бы не пожалел о своем выборе. Сравни, что имеешь и чего лишился.

Ник поднимает палец и, указывая на меня, что-то хочет сказать, но потом отмахивается и просто опускает глаза.

Минут через десять дверь открывается, на пороге возникает Леся. На ней легкое красное платье, босоножки, волосы собраны в хвост, губы (на этот раз уже без яркой помады) сжаты в напряжении. Пожалуй, такой серьезной я ее еще не видел. Она входит и закрывает за собой дверь.