— А я без тебя. Пусть все будет хорошо, Энни. Напиши мне, окей? После вчерашней ночи у меня появилось несколько мыслей по поводу нового альбома, — он снимает пиджак и кидает на диван, — вернусь в Лондон, сразу приступлю к работе.

— Джон.

Музыкант поднимает на меня взгляд.

— Да?

— Та девушка… — Я улыбаюсь, взявшись за ручку двери. — Если ты встретишь ее в самолете еще раз… обязательно заговори с ней, ладно?

Он улыбается, кивая.

— Окей.

— Ну, пока!

— Пока, Энни…

И я ухожу. Спускаюсь на лифте, пытаясь унять волнение, нахожу нужный номер, вдыхаю полной грудью прежде, чем постучаться.

Страха больше нет. Есть только мои чувства, есть только мы. Сейчас я увижу моего Пашку, и как бы ни вышло, скажу то, что хотела. Стучу, ощущая, как кожу холодит от страха, но когда дверь вдруг открывается, и вижу его на пороге, неуверенность уступает место всепоглощающей нежности.

Вот он, передо мной. Мой человек. И душу рвет на части от любви. Мы будем очень счастливы, объедем весь мир, состаримся вместе. У нас будет много детей, большой дом, обязательно бассейн во дворе и море цветов.

— Аня…

— Подожди, ничего не говори! — Выпаливаю я, задыхаясь от нахлынувших эмоций. — Дай мне сказать. Да, я приехала сюда вчера за тобой, потому что ревновала тебя к вашей солистке. Признаю это. Приехала на машине с твоей сестрой и ее парнем, заселилась в соседнюю гостиницу. Мне хотелось сделать тебе сюрприз, поэтому я пошла вчера вечером к тебе в номер, но растерялась, когда увидела тебя в коридоре с этой девушкой. Услышала, о чем вы говорили, и захотела сбежать, но лифт привез меня в номер к Джону. Не говори ничего! — Я поднимаю руку, призывая его к молчанию. Мне нужно договорить. — У меня с ним ничего не было, клянусь. Он просто пожалел меня — в таком отчаянном состоянии я была, ревела, как дурочка, а потом мы просто пошли и напились с горя. Молчи! Мы видели вас на пляже, и мне сейчас не важно, что ты скажешь. Паша, ты должен знать, что я тебе сейчас верю. Верю! Ты не мог так со мной поступить, знаю это. Не мог изменять мне с ней. И если есть хоть малейшая вероятность того, что ты меня простишь… и что любишь, то…

Я не успеваю удивиться слезам, застывшим в его серых, полных боли, глазах, когда дверь медленно отворяется внутрь номера, и вижу справа ту самую блондинку. Она торопливо оправляет платье, поднимает с пола красные кружевные трусы и зажимает их в кулаке. Вижу, как тяжело вздымается ее грудь, как пылает лицо, как краснеют припухшие от недавних поцелуев губы, и не верю своим глазам.

Осекаюсь на полуслове и открываю рот. Девушка больше не смотрит на меня так вызывающе, как там, возле сцены. Она даже не смущена. Ее беспокоит что-то серьезное, и это больше походит на стыд или ненависть к кому-то. Не знаю. Разве что, если гремучие змеи способны испытывать подобное. Скорее всего, она просто раздражена, что их прервали.

Нет. Пожалуйста, только не это. Нет. Должно быть, это ошибка. Я оглядываю номер, но больше никого не вижу. Они были здесь вдвоем и… понятно, чем занимались. И… это слишком очевидно. Это написано на их лицах, на ее мятом платье, на его надетых наспех шортах, оно все еще витает в воздухе каким-то особым ароматом. Узнаю его — это запах вожделения, пота и предательства.

И не узнаю себя. Скольжу огромной серой тенью по номеру в поисках ответа в глазах девушки. Будто то, что я там увижу, хоть как-то опровергнет то, что и так является слишком очевидным. Подхожу к ней так близко, что она вздрагивает, боясь, что ударю. Но мне становится смешно.

— Прости, что прервала вас. — Мой голос скрежещет, отливая металлом. — Надеюсь, вы… — оглядываю ее с головы до ног презрительно и брезгливо, — успели… кончить. — Когда девушка открывает рот, чтобы что-то сказать, продолжаю. — Потому что если нет, и если вы только начали, то он тебе все равно заплатит, даже не переживай на этот счет. Я его давно знаю, он не зажмет. Если уж снял шлюху, то раскошелится в полном объеме.

— Аня! — Доносится сзади.

Голос Паши срывается, он кажется жалким, напуганным и опустошенным.

Разворачиваюсь и прохожу мимо, даже не глянув в его глаза. Там нет ничего нового для меня. У двери все-таки останавливаюсь, долго смотрю себе под ноги и бросаю в сторону блондинки:

— И знаешь что… у тех, кто спит с чужими мужиками, часто бывают проблемы по-женски. Проверилась бы ты, что ли.

Выхожу и быстро иду к лифтам, становлюсь меж двух из них. Жму с силой сразу на обе кнопки. Когда одна из дверей открывается, захожу внутрь, нажимаю на цифру «1», поворачиваюсь и… вижу перед собой Пашу.

Мгновение превращается в вечность. Он стоит передо мной до невозможности красивый, такой родной и близкий, что щемит в груди, такой далекий и чужой, что не сразу и узнаешь. Смотрю на него и чувствую себя полной дурой. Кажется, даже слышу, как моя душа умирает прямо на глазах, а сама думаю о том, что никогда не забуду его запах и тепло любимых прикосновений.

Хочу исчезнуть, раствориться в воздухе, избежать разговора с ним и этого виноватого взгляда — он буквально истекает кровью на моих глазах. Почти явственно ощущаю мертвое дыхание приближающейся зимы. Странно, вроде лето только вступает в свои права, но меня сейчас колотит, как от холода. Уверена, если поднять глаза к небу, увижу стоящие вокруг меня высокие деревья, то и дело сгибаемые беспощадным осенним ветром и теряющие с каждым его порывом все больше жухлых пожелтевших листьев. Вдруг понимаю, что это меня саму сейчас мотает из стороны в сторону, как эти самые деревья.

— Дай угадаю, — говорю тихо и хрипло, — это не то, что я подумала, Суриков, верно?

Он стискивает зубы, словно от боли, и сильно зажмуривается. Правильно. Оправдываться нечем. Все же и так ясно.

Вдруг створки лифта начинают скрежетать.

— Аня! — Паша резко бросается к закрывающимся дверям, подставляет руку, и те вновь неохотно распахиваются. — Дай мне все объяснить!

Оглядываю его всклокоченные волосы, перевязанную какой-то тряпкой кисть руки, распахнутые в панике глаза и останавливаюсь на сильной груди. Все, что я вижу на ней сейчас — это чужие женские руки. Вот они гладят его плечи, скользят тонкими пальчиками по ключицам, царапают гладкую кожу, и, играя пирсингом, нежно задевают сосок. И я всегда буду видеть только их, чтобы он ни сказал. Мне это не нужно. Качаю головой. Не нужно, нет. Довольно.

— А я тебя любила. — Медленно выдыхаю, стараясь не терять сознание. — Так любила. Черт. Так сильно любила… — Закрываю рот руками и мычу. — Пошла бы на край свет за тобой. Зачем ты так? Зачем?

Когда он снова делает шаг вперед, пытаясь помешать дверям закрыться, с силой толкаю его ладонями в грудь и отхожу назад. Прежде чем створки лифта смыкаются перед моим лицом, смотрю в его глаза. Потерянные, страдающие, молящие о прощении.

Они кричат.

Вы знали, что глаза могут кричать?