на вашу руку. Пейтон, наденьте мне на голову парик, хорошо? И принесите мне мою шпагу, которая сейчас украшает крону вон той яблони. Сэр Чарльз Кэрью, я ваш покорный слуга. Черт побери, можно не стыдиться, если над тобою берет верх лучшая шпага Уайтхолла. — И храбрый капитан, поддерживаемый священником и мастером Пейтоном, двинулся к дому. Остальные задержались только для того, чтобы надеть камзолы и парики прежде, чем воротиться в дом.

Два часа спустя сэр Чарльз Кэрью, закончив ужин, поднялся из-за стола и, оставив остальных пить вино, прошел в гостиную и бесшумно приблизился к Патриции, сидящей за спинетом.

— Я потерял свое сердце, — молвил он в ответ на ее улыбку и поднятые брови. — И пришел, чтобы поискать его.

Она рассмеялась, не отрывая пальцев от клавиш.

— Вы оставили его на поле чести? Фу, сэр, как вам не стыдно! Доктор Нэш говорит, что капитан Лэрамор не сможет пользоваться рукою целых две недели.

— А что было бы… — сказал сэр Чарльз, понизив голос и наклонившись к ней. — Если бы ранен был я?

— Я бы готовила вам жидкую овсянку, кузен, и делала бы это с превеликим удовольствием.

Она снова засмеялась и посмотрела не него наполовину насмешливо, наполовину нежно. На спинете стояли серебряные подсвечники, и белый свет от высоких восковых свечей падал на стройную фигурку, облаченную в парчу и кружева, на сияющие белизной плечи, прекрасное лицо и блестящие волосы. Ее глаза сверкали, в красивом изгибе губ читались уклончивость и насмешка.

Он приподнял золотистый локон, выбившийся из ее прически, и поднес его к губам.

— Король написал мне и повелел воротиться в Англию, — отрывисто молвил он.

— Да, отец мне говорил. По его словам, король очень вас любит.

Сэр Чарльз отошел, дважды прошелся по комнате и воротился к ней.

— Должен ли я возвращаться так же, как прибыл сюда — один? — Он стоял перед нею, сложив руки на груди.

— Если вы того пожелаете, сэр.

— Вы поедете со мной?

— Да.

Он порывисто обнял ее, но она, вскрикнув, вырвалась из его объятий.

— Нет, нет, не сейчас, — задыхаясь, произнесла она. — Послушайте меня.

Она сделала шаг назад и остановилась перед ним, прижав руку к груди. Глаза ее сияли.

— Я не знаю, люблю ли я вас, сэр Чарльз Кэрью. По временам мне казалось, что да, а по временам — что нет. Я чувствую тут, в сердце, некое волнение, оно появилось недавно. Не знаю — быть может, это начало любви. Вчера вечером отец долго говорил со мной. Он всем сердцем желает, чтобы мы с вами поженились. Он всегда был мне очень хорошим отцом. Если вы согласны взять меня в жены, зная, что пока я вас еще не люблю, но сердце мое свободно и готово научиться любить, то… — Ее голос сорвался.

Сэр Чарльз бросился к ее ногам и, завладев ее руками, покрыл их поцелуями. Из окна донесся голос, который пел:

О, ветер Мартынова дня, подуй

И листья сорви с ветвей.

От горестной жизни устала я,

О, смерть, приходи скорей.

— Опять Марджери? — спросил сэр Чарльз, встав с колен.

— Да, — ответила Патриция, и в голосе ее прозвучало смятение.

Голос опять затянул тот же самый куплет:

О, ветер Мартынова дня, подуй

И листья сорви с ветвей.

— Что случилось? — в тревоге вскричал сэр Чарльз.

Патриция смотрела на него широко раскрытыми невидящими глазами.

— Ветер Мартынова дня, — тихим, ясным, ровным голосом проговорила она. — Ветер Мартынова дня. Тучи осенних листьев, желтых и красных, красных, как кровь. Погляди на реку, текущую под солнцем! И на серые утесы! — Она вдруг закрыла лицо руками.

— Что с вами? — воскликнул ее поклонник. — Что произошло? Вам дурно!

Она уронила руки.

— Все уже хорошо, — дрожащим голосом произнесла она. — Я не знаю, что это было. Мне было видение… — Она залилась диким смехом. — Наверное, во мне течет кровь эльфов, — вскричала она. — Позвольте мне уйти в мою комнату. Там мне будет лучше.

Он открыл перед нею дверь, и она быстро прошла мимо него, опустив глаза. Она взбежала по лестнице, а он опустился на кресло и задумчиво уставился в пол.

Глава XXII

ОПЯТЬ СУШИЛЬНЫЙ САРАЙ

Хозяин Верни-Мэнор и его гости проспали допоздна, поскольку накануне у них состоялся долгий и основательный кутеж. Дочь же хозяина поднялась вместе с солнцем, спустилась в сад, а оттуда через калитку в тутовую рощу, где она обнаружила Марджери, которая сидела на земле, привязывая к своему посоху золотарник.

— Пойдем прогуляемся со мною, Марджери, — сказала она.

Марджери тут же вскочила.

— А куда мы пойдем? — шепотом спросила она. — В лес? Вчера вечером в лесу были глаза, нет, не те большие, неподвижные, печальные глаза, которые глядят на Марджери каждую ночь, а глаза, которые горели, как угли, и передвигались от куста к кусту. Марджери испугалась и покинула лес и всю ночь просидела у воды, прислушиваясь к тому, что она хочет сказать. Упала звезда, и Марджери поняла, что чья-то душа уходит в рай, куда хочет попасть и она сама. Если бы только она сумела найти туда дорогу… У речки, что течет между кедровой рощей и приливным болотом, растут лиловые цветы. Давай нарвем их и украсим ими посох Марджери.

— Мне все равно, куда идти, — молвила Патриция. — Можно пойти и туда.

— Тогда пойдем, — ответила Марджери и взяла ее за руку.

Когда они дошли до полосы кедров, разделяющей широкие поля и косу, на которой стоял третий сушильный сарай, Патриция остановилась под большим деревом.

— Дальше мы не пойдем, Марджери, — сказала она.

— Лиловые цветы растут у воды, — возразила Марджери.

— Тогда иди туда сама и нарви их, — устало предложила Патриция. — А я подожду тебя здесь.

Марджери заскользила прочь, а ее хозяйка уселась на темно-красную землю у подножия дерева. В лесу было холодно и мрачно. Неподвижный воздух пахнул сыростью, и свет просачивался сквозь низкий густой зеленый полог, словно сквозь траурную вуаль, но в конце колоннады деревьев синело великолепное море, голубело великолепное небо и зеленело приливное болото. Патриция мечтательно смотрела туда.

— Как там говорил доктор Нэш? "Межи мои прошли по прекрасным местам"[85]. Богатства и почести, и, как мне говорят, красота и многие, которые будут любить меня… О, Господи Боже! Как же мне хочется счастья! — Она прижалась щекою к прохладной земле, и прекрасные дали перед ее взглядом затуманились. — Почему я плачу, — проговорила она, — если "межи