Помню, отец рассказывал мне о мире порядка… нельзя ни положить поднос, ни сложить салфетку в неверном порядке; ни тарелку поставить не так, как нужно, ни каплуна разрезать, ни кролика расшнуровать не вовремя; ни гуся разделать, ни пирог порезать не в том порядке; ни стакан наполнить, ни чашу поставить на стол не вовремя; ты не должен ни стоять, ни говорить, ни смотреть не так и не туда… но разных домов у нас много, и каждый требует своего порядка, а хорошие манеры должны везде поддерживать порядок; но насколько же сейчас мы спокойнее.

Что особенно интересно, он упоминает «чистые подносы и белье» в списке хороших деревенских манер, а вот к складыванию салфеток относится с презрением. Чистоту в еде он хвалит как простую, честную любезность, признак настоящей гармонии между всеми, кто сидит за столом. А вот модное фигурное складывание салфеток – это, по его мнению, уже пустые, необязательные церемонии.

О том, что складывание салфеток довели в Англии до степени искусства, свидетельств довольно мало, но вот в Италии, из которой по Европе разошлось множество различных мод, практика стала весьма заметным элементом любого элитного ужина. Складывали, конечно, не личные салфетки, которые клали перед обедающими, а особый набор, сделанный специально для этих целей. Церемониальный обед, описанный Винченцо Червио в книге Il Trinciante («Раздельщик»), начался с того, что из сложенных гармошкой белых салфеток сложили замок. В башнях и внутренних двориках этого замка из накрахмаленных салфеток сидели живые птицы и кролики, одетые в коралловые ожерелья. Когда гости вошли в комнату под аккомпанемент музыки и фейерверков, открылись салфеточные ворота, и животные вылетели и выскочили на волю.

Первая книга, посвященная технике складывания салфеток, вышла в 1629 году под названием Li tre trattati («Три трактата»). Ее автором стал Маттиа Гигер, который работал в Падуанском университете, обучая молодых людей высокого происхождения искусству нарезания пищи, обслуживания за столом и складывания салфеток. Также этих молодых людей обучали правилам геральдики и символизму эмблем, чтобы они могли с помощью описанных Гигером методик сконструировать сложные, многозначительные центральные фигуры для столов. Подобные фигуры были очень ценны: они демонстрировали образованность и эрудицию не только их авторов, но и обедающих, которые оценивали их художественные достоинства и рассуждали о различных аллюзиях и смыслах, заложенных в них. Подобные моменты обеденного ритуала подчеркивали эксклюзивность и социальный престиж мероприятия. Снобы получали отличную возможность похвастаться перед своими менее привилегированными знакомыми тем, какие модные обеды с фигурами из салфеток посетили за последнее время. Но для других, того же Николаса Бретона, складывание салфеток стало целью для насмешек – возмутительным примером пустой церемонии и позерства.

Если разница между салфетками, которыми вытираются, и салфетками, из которых делают сложные скульптуры, более-менее понятна, когда речь идет о моральности хороших манер, то другие вопросы вовсе не так просты. Представьте, что один из ваших гостей громко рыгнул за столом. Вы могли оскорбиться его плохими манерами, неуважением к чувствам окружающих – но если гость хотел вызвать у вас замешательство, то он мог воззвать к Богу и к тому, насколько ценна простая честность в повседневной жизни. Как неловко: вы-то думали, что это вы заявили о своем моральном превосходстве, и тут вас осадили, напомнив, что не нужно ставить внешние проявления выше религиозной строгости.

Как мы уже видели, вопросы о том, насколько правомерны маскировка, сокрытие и притворство, стояли в первой половине XVII века довольно остро. Многие формы вежливого самоконтроля могли показаться лицемерием. Вильям Гаудж, в 1622 году описывая высказывания пуритан, приводил в том числе фразы: «Многие, у кого нет и искры страха божьего в сердцах, умеют держать себя очень ровно и манерно» и «Хорошие манеры – препятствие для благодати». (Он считал, что это плохие аргументы, но все равно потратил время, чтобы описать и опровергнуть их.) Но было ли такое поведение – прикрывать рот при зевке или отрыжке, отворачиваться при кашле или плевке, придумывать какие-нибудь отговорки, чтобы никто не подумал, что вы вышли из-за стола, чтобы отлить, – подобающим для набожного человека?

Здесь, похоже, мы видим второе разделение между природой «хорошего» и «плохого» поведения. Прикрытие наготы всячески поощрялось Библией, а вот о маскировке или прикрытии своих действий там ничего не говорилось. Если вы хотите следовать Закону Божьему, свободному от искусственных кодексов, придуманных людьми, вам намного легче быть скромными и вежливыми в одежде, а не искать для себя оправдания, зачем сдерживать отрыжку.

А еще мы часто встречаем жалобы о слишком «напускном» поведении излишне набожных людей. «Когда пуританство стало полноценной фракцией, особенно фанатичные мужчины и женщины выделялись своими напускными привычками в поведении и общении», – пишет писательница и поэтесса Люси Хатчинсон с явной враждебностью. В дополнение к «хромающей» походке часто жалуются на одежду, прически и манеру речи – наиболее публичные и заметные элементы самопрезентации. Но все равно остается ощущение, что в красивую обертку «я святее тебя» завернуты не очень хорошие манеры, которые вызывают раздражение и дискомфорт.

Те, кто особенно стремился показать себя «набожными», часто называли себя «просто говорящими», «честными в делах» или «простыми в манерах»; эти фразы мне отдаленно напоминают современного человека, который начинает говорить со слов «не хочу вас обидеть, но…», после чего произносит что-то очень оскорбительное, провоцируя вас на реакцию. Фраза «извините, говорю как есть» после какой-нибудь грубости работает примерно так же. Говоря так, вы заявляете о своем праве отказаться от доброты и хороших манер в пользу высокого морального авторитета «истины». Да, я хорошо понимаю, что моя интерпретация очень субъективна и не основана ни на чем, кроме моих познаний в современной культуре, но я считаю, что нельзя исключать возможности, что фразы вроде «мои манеры просты» играла примерно такую же роль. Если вы когда-нибудь сможете отправиться в прошлое, пожалуйста, проверьте это и расскажите мне.

Жажда мучает

Пить или не пить, вот в чем вопрос. Что считается более грубым в пабе: сразу отказать, возмутив всех вокруг, или же все-таки приложиться к кружке? И то и другое можно посчитать плохим поведением. Отказаться выпить – это оскорбление и открытая провокация, а пьянство – это отвратительное, животное поведение. Опять-таки все зависит от контекста и степени. Алкоголь пили все. Слабоалкогольный эль и пиво были главным повседневным напитком. Воду пили либо опустившиеся на самое дно нищеты, либо, как гласит пословица, корнуольцы (что само по себе может говорить о более низком стандарте жизни), и обычно по необходимости, а не потому, что очень хотели. Тогда считалось, что эль и пиво имеют определенную питательную ценность, а вода бывает «плохой» и вредной.