Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через некоторое время я перестал выдерживать их пристальные взгляды и перебрался на маленький диван, который стоял в углу кухни. Ко мне возвращалась постепенно обретавшая вкус реальность. Казалось, кто-то медленно, но верно наводит на фокус гигантскую линзу. Но чувствовал я себя совершенно ужасно — как физически, так и эмоционально. Я был пронизан стыдом и виной. Я не мог поверить в то, что сделал это еще раз. Мужчины, которых я поддерживал, проводили трезвыми больше времени, чем я сам. Нельзя отдать то, чего у тебя нет. А у меня не было ничего.
Я себя ненавидел.
Это было новое дно. Не думал я, что смогу опуститься глубже предыдущего дна, но мне это удалось, причем на глазах отца, который явно был в ужасе от всего происходящего. Коварная, упорная, мощная природа наркозависимости снова меня настигла…
Входная дверь по-прежнему была неподвижна. Проблема становилась очень серьезной. Я впал в отчаяние. Прием наркотиков был у меня в самом разгаре, поглощение алкоголя — тоже. Все было так плохо, что я даже не мог заплакать. Плач сигнализировал бы о том, что где-то вблизи меня есть хоть какое-то подобие чего-то нормального, но ничего естественного в округе не просматривалось.
Итак, вот оно, дно, самая нижняя точка моей жизни. В жизни наркомана наступает классический момент, после которого человек начинает искать долговременную помощь… Но что это? Пока я сидел и смотрел на кухню, в атмосфере что-то произошло. Возможно, человек, не достигший дна, мог бы отмахнуться от этого изменения как от пустяка, но для меня эти изменения были настолько важными, что я не мог отвести от них взгляд. «Оно» было похоже на слабую волну, которая бежала по воздуху. В своей жизни я никогда ничего подобного не видел. «Оно» было настоящее, осязаемое, конкретное. Может быть, это то, что человек видит в конце своей жизни? Может, я умираю? А потом…
А потом я начал молиться — молиться истово, с отчаянием утопающего. В прошлый раз я молился прямо перед тем, как получил роль в «Друзьях». Тогда мне удалось заключить фаустовскую сделку, только не с дьяволом, а с Богом, который позволил мне глубоко вдохнуть и отсрочил время выдоха. И вот спустя более чем десять лет я снова рискнул протянуть к нему руки в молитве.
— Боже, прошу Тебя, помоги мне, — шептал я. — Покажи мне, что Ты здесь, со мной. Господи, ну пожалуйста, помоги мне!
Пока я молился, маленькая волна, висевшая в воздухе, засияла золотистым светом. Когда я встал на колени, свет начал постепенно усиливаться и в конце концов стал таким ярким, что залил всю комнату. Я как будто стоял на солнце, словно ступил на его поверхность. Что случилось? И почему мне стало лучше? Почему я не испугался? Свет породил чувство более совершенное, чем доза лучших наркотиков, которые я когда-либо принимал. Погружаясь в эйфорию, я испугался и попытался избавиться от нее, но это оказалось невозможно. «Оно» было намного больше меня. Все, что мне оставалось, — сдаться, а это было нетрудно, потому что было приятно. Эйфория начала заливать мою голову от макушки и медленно распространилась по всему телу. Наполненный ею, я просидел пять, шесть, семь минут…
Нельзя сказать, что мою кровь заменили на теплый мед. Я сам стал теплым медом. Впервые в жизни я оказался под сенью любви и благосклонности; меня переполняло непреодолимое чувство уверенности в том, что все будет хорошо. Теперь я знал, что моя молитва услышана. Я ощутил присутствие Бога. Когда-то Билл Уилсон, создавший Общество анонимных алкоголиков, был спасен благодаря короткой вспышке, похожей на удар молнии в окно: он понял, что встречается с Богом.
А теперь это понял я.
Но ощущение от этого добра было ужасным. Однажды меня спросили, был ли я когда-нибудь счастлив, и я чуть не свернул шею этому ублюдку. (Однажды в центре Promises во время реабилитации я рассказал своему консультанту, что был в шоке от того, насколько счастливыми кажутся все выздоравливающие. «Они похожи на группу счастливых людей, живущих в граде на холме, а я тут умираю», — возмутился я, и тогда он объяснил мне, что многие из этих людей не понимают того, что происходит, и в конце концов они вернутся в реабилитационный центр и в следующий раз все будет для них еще хуже.
Примерно через семь минут (вставьте сюда отрывок «семь минут в раю») свет начал тускнеть. Эйфория утихла. Бог сделал свое дело и теперь собирался помочь кому-то другому.
Я зарыдал. Я действительно зарыдал — это был такой неконтролируемый плач, от которого тряслись плечи. Я плакал не потому, что мне стало грустно. Я плакал, потому что впервые в жизни мне было хорошо. Я чувствовал себя в безопасности, обо мне заботились. Десятилетия борьбы с Богом, борьбы с жизнью, десятилетия печали — все уносилось прочь, как река боли, уходящая в небытие.
Я был в присутствии Божием. Я был в этом уверен. И на этот раз я молился о правильном: о помощи.
Наконец плач утих. Теперь все стало иным. Я видел другие цвета и другие углы. Стены были прочнее, потолок выше, деревья стучали в окна лучше, чем когда-либо, их корни соединялись через почву с планетой и вели обратно ко мне. Это была одна великая связь, созданная вечно милосердным Богом, а за ее пределами — небо, которое прежде было теоретически бесконечным, а теперь стало непостижимо бесконечным. Я был связан со Вселенной так, как никогда раньше. Даже растения в моем доме, которые я раньше просто не замечал, попали в фокус моего внимания и стали казаться мне более прекрасными, более совершенными, более живыми.
Исключительно благодаря этому случаю я оставался трезвым два года. Господь Бог показал мне немного того, какой может быть жизнь. Несмотря ни на что, он спас меня в тот день и на все будущие дни. Он сделал меня искателем не только трезвости и истины, но и его самого. Бог открыл окно и закрыл его, как бы говоря: «А теперь иди и потрудись для того, чтобы это получить».