работы. Советская власть с подозрением относилась к евреям, изучение иврита и иудаики считалось чуть ли не госизменой.

Многие вещи в Советской России родители не обсуждали со своими детьми. Я не знал, что мои родители пережили Холокост, я не понимал, зачем было менять фамилии, чтобы они звучали не столь вызывающе. Я не знал, что настоящие имена некоторых моих родителей в документах и в настоящей жизни были разными. Например, моего деда все звали Семён Семёнович, но в паспорте я обнаружил, что он Моисей Израилевич. Я подозревал, что что-то не так, потому что отчество моего отца было Моисеевич, а не Семёнович, как могло бы быть логичнее. Другой мой дед был по паспорту Михаил Наумович Гаркави, но в дореволюционном свидетельстве о рождении было написано Моисей Наумович. В детстве я принял всё как есть, без всякой критики. Будучи свободным от каких-либо религиозных или этнических предрассудков школьником, а затем студентом МГУ, я посещал всякие религиозные места: синагогу, католические костёлы, православные храмы, действующие монастыри, молельные дома баптистов в Москве и Таллинне. Мне нравилась атмосфера таинственности и торжественности. Особенно мне нравились пятидесятники и их глоссолалии, моления на иных языках. С ними я встречался меньше всего, потому что они были сильно угнетены советской властью. Они прятались от незнакомых людей, чтобы не навлечь на себя беду. Я никому не рассказывал о своих поездках. Бывший советский вождь Никита Хрущев почему-то особенно люто ненавидел пятидесятников. Все старые пасторы, которых я встречал, отсидели за свою веру в концлагерях от 10 до 17 лет, а советские суды изымали детей из их богобоязненных и благочестивых семей и отправляли в детские дома, чтоб вырастить из них безбожников.

Если где я и встречал настоящую и живую веру, то только среди старых евреев из синагоги и среди пятидесятников. Если я и чувствовал что-то, что можно назвать Шехиной или Присутствием Духа Святого, то только когда молились настоящие верующие среди еврейских раввинов или пятидесятнических пасторов. Для меня, очень трезвого и циничного молодого исследователя, это было совершенно необычно. Чтобы проверить факты и собственные ощущения, я начал посещать еврейский колель, а потом Библейскую школу евангельских христиан. До этого, будучи студентом Московского университета, я участвовал в полевых экспедициях в качестве антрополога. Я побывал на Кавказе и в некоторых регионах России, но я мало что понимал в религиозных воззрениях, потому что курс научного атеизма был гадким и куцым, а систематическое религиозное образование можно было получить только в Духовной семинарии в Троице-Сергиевой Лавре, куда бы меня не взяли. В советское время это было невозможно для светских студентов. И даже если я мог читать книги о религии в библиотеках, у меня не было возможности погрузиться в живую религиозную традицию, практику и веру. Это принципиальная разница, всё равно как читать о сексе или заниматься сексом.

Одна вещь меня очень увлекает. Это сакральное пространство. Сакральное – это место обитания духовных, надмирных существ, в отличие от нашего профанного пространства с материальными тварями. Такие места, как храмы и алтари, суть ворота из профанного мира в сакральный, из мира дольнего в мир горний. Поскольку сакральные предметы – будь то, скажем, икона, хоругвь, крест, статуя или мощи святого, имеют очень символический и условный характер, для меня было чрезвычайно интересно, как и кем были установлены и очерчены эти границы условности и символизма. Например, русские православные в своих храмах обращаются к разнообразным изображениям святых, молятся, прикасаются к ним, целуют. Иконы – это деревянные таблички с условным портретом Мессии (Христа) или связанных с Ним по сюжету Библии и Святоотеческих писаний персонажей. Ясное дело, в архивах у нас нет ни одной фотографии или прижизненной зарисовки древних и средневековых святых в естественных условиях. Следовательно, художники-иконописцы рисовали Спасителя таким, каким, по их мнению, он должен выглядеть. Два глаза, один нос и рот, различные виды бороды. В Европе, где люди брились, Иисуса иногда изображали ухоженным и элегантным денди, очень благообразным красавчиком. А вот в Америке живёт девушка литовского происхождения, Акиане Крамарик, которая рисовала Христа так, как Он ей являлся в видениях. Так вот, у неё Христос больше похож на молодого Романа Аркадьевича Абрамовича, нежели чем на образ, ставший привычным благодаря экранизациям Евангелия. Что интересно: один американский мальчик пережил клиническую смерть, и был в других измерениях, я об этом читал книжку в Америке. Этот мальчик говорил, что какой-то дядя с нежностью катал его на лебедях в других мирах, и когда увидел картину Акиане со Христом, закричал: вот этот дядя!

Моей идеей было найти ответ на вопрос, как далеко можно зайти в минимизации и символизации узнаваемых черт изображенных святых, которые создают особую атмосферу в церквях. Не оскорбит ли буквальное понимание религиозной традиции чувства верующих? Задевает ли и оскорбляет ли чувства верующих открытый показ смысла реликвий? Будет ли выставка буквально осмысленных сюжетов из Священного Писания восприниматься как кощунство и безумие? И чье это будет безумие – художника или зрителя, который чувствует себя оскорбленным и уязвленным? До каких пределов может дойти символизм и условность? Скажем, если, говоря по-детски, палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек, и у него лицо как у смайлика, только борода пририсована и усы, то это уже можно рассматривать как икону и можно ли на этот образ молиться?

До каких пределов условности можно дойти, чтоб не быть обвинённым в святотатстве? Пример. В Библии символом завета между Богом и человеком и стало обрезание. Иисус, как положено, был обрезан на восьмой день, и его крайняя плоть была отсечена. Уже сам этот факт, если смотреть трезво, любопытен: зачем Богу обрезать Бога? Это что, активация завета с Самим Собой? В христианстве, в обеих основных ветвях, в Риме и в Византии, была традиция поклоняться мощам персонажей, которые фигурировали в Новом Завете, а затем и в Предании, а также различным предметам, с ними связанным. По всему христианскому миру разошлось множество гвоздей с Креста, щепы от Честного Креста, полтора десятка голов Иоанна Крестителя, флаконы со слезами Девы Марии и Кровью Иисуса, фрагменты тел апостолов, святых и великомучеников,и тому подобные предметы, несущие на себе отблеск сакрального мира. Толпы верующих приходили и приходят посмотреть, потрогать, поцеловать все эти реликвии, потому что верили и верят, что все эти предметы обладают сверхъестественной силой исцелять и приносить удачу. Эта традиция не исчезла даже по сей день, в 21 веке. Например, в России люди стояли в очереди по