– В хвост заноси!

За Мышковским последовал Чириков. Пока тянули солдата за ноги, запихивая труп в вертолет, брезент распахнулся, обнажив белобрысую шевелюру и залитое запекшейся кровью лицо. Шарагин подался вперед, накинул сверху брезент.

– Теперь раненые!

– Всех погрузили! – крикнул Зебрев и помог забраться Шарагину. – Держись, Олег! Возьми, – на ладони лежали лазуритовые четки, – у духа одного выпали. Они ему больше не нужны.

Измученный, злой, полу оглохший, Шарагин устроился на полу, откинулся спиной к стенке фюзеляжа. Боль распухла до размеров ревущего вертолета, и даже, пожалуй, больше, заполнила все пространство, зримое и незримое.

Лопасти потащили вертолет вверх.

Из кабины высунулся пилот:

– Мужики! Кто-нибудь, сядьте за пулемет! Здесь район проклятый!.. Дай Бог выбраться!..

…где мой автомат? как я буду отстреливаться?..

– Перетяните жгут, товарищ стар… – попросил-простонал рядовой Бурков.

Шарагин опомнился, встал на колени, чтобы перетянуть перебитую пулеметным огнем ногу, и тут же почувствовал сильное удушье. Видимо, из-за высоты не хватало кислорода. И обмотки на горле сдавили шею. Он рухнул на бойца.

Наступившая вдруг темень не испугала. Он легко поддался ей, зная, что сопротивляться не сможет. Сил на поединок не осталось.

…а дальше тишина…. откуда это?.. Шекспир?.. не помню сейчас… и

рад бы в рай, да грехи не пускают…

Он очень хотел разобраться, что же происходит, что случилось с сознанием, но ухватить хоть одну точку опоры, зацепиться за что-нибудь твердое, чтобы затормозить падение в бездну, не получалось; исчезло прошлое, все разом, о будущем он и подозревать не смел, и настоящее заполнилось тишиной – ни шороха, ни звука, пусть даже очень отдаленного, ни намека на жизнь.

И после миллиона лет тишины, что-то оживилось, и он мог бы поклясться, что в темноте теперь угадывалось чье-то присутствие, по всей видимости, то была смерть, шарившая руками, искавшая истекающего кровью, доведенного до безумия болью, забившегося в сырой угол, спрятавшегося, не готового, не желающего умирать человека.

…вот и всё… конец…

Из нахлынувшей на него пустоты выросла гора шума, вселенная жуткого шума; проваливался он в ту черную пустоту глубже и глубже, повис, застрял, не разбирая, не выделяя отдельные звуки: монотонный сверлящий черепную коробку гул и только. Не понимал Шарагин, ослеп ли он, глаза ли закрыты, или, надеющаяся секунду, минуту, час тому назад на спасение жизнь, покинула его, подтолкнув сюда – в черную пустоту, в предбанник смерти.

Газ шестьдесят шестой с крестом на крытом кузове, с включенными фарами медленно въехал на территорию госпиталя, затормозил рядом с приемным отделением, где уже выгружали раненых из других машин. К задней двери грузовика подошли солдаты-санитары с носилками, открыли ее, и первым выпрыгнул из кузова худой офицер с синяками под глазами, в защитном маскхалате и кроссовках, с автоматом. Следом вылез солдат-узбек с забинтованной головой. Его взяли под руки, повели в приемное отделение. Далее показался усатый лейтенант с нездоровым возбуждением во взгляде. Тонкие бледные ноги лейтенанта были в крови. Она запачкала носилки.

В приемном отделении набилось больше двадцати раненых.

Подстриженного под ежика солдатика раздели до трусов. Он был в шоке. На подбородке виднелись глубокие порезы. Парень хотел что-то сказать, но речь была невнятная. Медсестра спросила фамилию. «Б-бы-к-ков». Она положила ему на загоревшую грудь клочок бумаги, нацарапала карандашом фамилию, оттянула резинку синих сатиновых трусов, засунула под нее бумажку с фамилией. Парень заворочался: «С-спи-на, у меня б-болит спина, во-вот зд-зд-зд-есь» – говорил он, и пытался дотянуться отяжелевшей от обезболивающих наркотиков рукой до подбородка. Медсестра подложила под правую руку подушечку, перетянула жгутом руку выше локтя, поставила капельницу, позвала врача:

– Рубен Григорьевич!

– Готовьте к операции!

Лейтенанта с голыми ногами покатили по коридору. Врач, только что осматривавший его, устало сказал:

– Придется ампутировать ногу.

Действия медперсонала были спокойными, обстоятельными, они словно жили в ином мире, где не было места для суеты. Говорили громко, отчетливо и совершенно без эмоций, как будто не с живыми людьми занимались, не с ранеными имели дело, а мясные туши разгружали и сортировали, развозили по холодильным камерам для последующей обработки.

Шарагина внесли раньше остальных, но не успели пока оказать помощь, так как выглядел он в общем-то вполне живым, в сознании пребывал и не кричал от боли, как некоторые, не бредил; только шея у него была перевязана, и лицо излишне бледное было; лежал он на носилках в углу, терпеливо ожидал свой черед.

…вот так же после смерти, видимо, сортируют людей… здесь – на

живых и мертвых, там – кому в ад, кому в рай… неужели и там тоже

будет очередь?.. неужто и там тоже придется ждать?..

– Эй! Есть сигареты?

Солдат-санитар сунул руку под халат, вынул из брюк помятую пачку «Донских». Шарагин разминал пальцами сыровато-мягкую сигарету без фильтра, крошки табака вылезали из-под бумаги, слушал офицера в маскхалате с обгоревшим и облупившимся носом, и выгоревшими под горным солнцем волосами:

– …на мине подорвались. Бэтр.бнуло так, что всех разметало метров на двадцать… Я так п.зданулся, что имя не мог собственное вспомнить…бтыть, до сих пор голова гудит. Брякнулся в пыль, лежу, и вижу: летит с неба прямо на меня колесо бэтра… сейчас, думаю,.бнит и п.здец! раздавит к.бени матери. И, слышь, представляешь, двинуться не могу, спина прилипла к земле. А колесо рядом плюхнулось, подскочило, сука, и укатилось. Потом встал каким-то образом. Бойцов собирал, как горох рассыпавшийся. Водила погиб. Ротному совсем плохо было, парализовало, ноги, наверное потеряет. Его увезли раньше. Сестричка, не посмотришь, капитан Уральцев, в какое отделение его определили?

– Дай присмолить! – Шарагин прикурил у санитара, и с первой же затяжки продрало все внутри, до мозга костей. Стал мотать головой, кровь засочилась через бинты. Он сполз на кафельный пол. Не хватало воздуха, задыхался, сознание ускользало.

– Рубен Григорьевич, подойдите сюда!

– Что у вас за ранение? Пулевое, осколочное?

Шарагин перестал кашлять, поднял глаза на врача

…дождался своей очереди…

и прохрипел:

– В шее, – показывая, чтобы тот поверил, пальцем, где именно сидит свинцовый комочек.

– Срочно на рентген! И сигарету выбросите немедленно!