Боль вцепилась в глаза, лоб, затылок, шею, поглотила целиком.

…я почти освободился, но они не пускают меня…

Он видел свой дом, который на самом деле не был его домом, но в эту минуту он считал, что именно это и есть его дом – один-единственный. Порыв свежего ветра приподнял занавески, с улицы прибежали шаловливые солнечные зайчики, на тумбочке под абажуром заиграла родительская радиола в деревянном ящике, театральные радиопостановки сменялись классической музыкой. С улицы кричала ребятня, мальчишки звали играть в футбол. Он сбежал вниз по лестнице и не узнал двор. Двор не походил ни на один из дворов детства. Посреди двора, спиной к Олегу стояли мужчины в черных пиджаках, которые вдруг развернулись, подбежали и повалили его. Стало тяжело дышать, голову зажали железной скобой. Он закричал и крик растянулся на бесчисленное количество часов.

Боль спугнул бой часов. Они стояли в комнате родителей. Часы пробили девять раз. Он уже на спал, лежал под одеялом и вспоминал вчерашний день.

…Разве могла ребятня удержаться от соблазна проникнуть в Шапито?! Прокатившись по улицам города, вагончики цирка устроились в небольшом парке. И вот уже на глазах у любопытной детворы конструкция железная появилась, а сверху полосатый тент натягивали. Издалека, а потом все смелее, все ближе подбираясь, следила детвора за цирковым городком. Накануне всю ватагу ребят прогнали рабочие прочь, уж больно надоели мальчишки, путались под ногами, шалили, лезли всюду. В этот раз Олег хитрей оказался. Один пошел. Одного не поймаешь, не засечешь так просто. Пролез под вагончиками, затаился мышонком под колесами. Так хотелось подольше побыть рядом с настоящим цирком! А то, известное дело, выступят и укатят вдаль, и жди следующий год. Праздник цирковой так краткосрочен, так призрачен! А кому не хочется зверей разглядеть, артистов разодетых, репетиции посмотреть?! Не заприметили б только, не выгнали, не заругали б циркачи!

Незамеченный на первых порах, пробирался Олег дальше, как разведчик в кинофильмах. Выглянул из-под прицепа – слоны. Сперва он ноги их увидел – массивные такие, как колонны. И хобот; длинный, мокрый на конце, теплый, дышащий, хобот потянулся под прицеп, к Олегу. Слон здоровался с ним! А может быть обнюхивал? А может просил что-нибудь сладкое? Или звал играть?! Вот бы выйти и погладить слона, а, если повезет, забраться и посидеть верхом, а если очень повезет, прокатиться по цирковому городку, по улице! Вот уж позавидуют приятели! Им такое и не снилось! Хобот исчез. Раздетый по пояс, мускулистый, в кожаных сапогах мужчина ударил слона по толстым складкам кожи железным прутом. Несчастное животное дернулось, грустно посмотрело на мальчишку под прицепом.

Где же все артисты?! Скорей сюда! Неужели никто не видит, кроме меня, как избивают слона?! Сделайте что-нибудь! Быстрей же! Ему же больно! За что его так? Гад! Фашист! Вон же рабочие и артисты! Никто не обращает внимания, что бьют слона!.. Слезы на глазах Олега, и отчаяние, и жалость к слону, и нестерпимое желание отомстить за бедное животное, вдруг подменила тревога: он, по сути, единственный свидетель, и если сейчас этот страшный мускулистый мужчина увидит его, Олега, сжавшегося тут же рядом, всего в нескольких метрах, то непременно изобьет его, потому что не должны здесь быть посторонние. Ведь раз он подсмотрел, то может рассказать другим, рассказать о том, что творится на самом деле в цирке!

Не по себе стало от страха. Нет, мужчина не видел его, мужчина продолжал бить слона; он так завелся, что готов был захлебнуться от ненависти. Почудилось, будто кто-то третий стоит совсем рядом и наблюдает за ним. Но кто?

Из-за высокого ящика из досок выглядывал глаз, и одно ухо торчало, и вздыбившийся рыжий парик, и одна рука, и короткая штанина, а из нее – нога в длинном, плоском ботинке с отваливающейся подошвой. За ним наблюдал… клоун! Сначала Олег больно ударился головой о днище вагончика, под которым сидел, и набил себе шишку, после выбежал из укрытия и пустился наутек.

Навстречу попался мальчик в костюме и в галстуке. Он сразу решил призвать парнишку на помощь – вдвоем они устоят против мускулистого мужчины и клоуна! вдвоем хотя бы не так страшно! – но тут он заметил, что лицо у мальчика старое, морщинистое, и что вовсе это не ребенок, а один из лилипутов, один из тех уродливых человечков, которых выпускают обычно на манеж потешить публику.

Дрессировщик опустил железный прут. Клоун показался из-за ящика весь, пестро одетый, взлохмаченный, без наигранной улыбки, в легком гриме. Они задымили сигаретами.

До вечера Олег пролежал на кровати, никуда не выходил, читал, убегая от родителей, школы и циркового кошмара в загадочные, таинственные, наполненные захватывающими приключениями книжные миры. Порой вовсе не обязательно было даже читать, он и так давно уже прочитал и Майн Рида, и Фенимора Купера, и Конан Дойля, и Дюма, и Вальтера Скота, и иногда, перед сном, просто мысленно возвращался к любимым героям. Корешки книг на полке всегда звали мальчика к себе. Он втайне дружил и многому-многому научился у отважного рыцаря Айвенго, у мушкетеров, у Следопыта. Перед ужином Олег успокоился, забыл про цирк.

Серебряные оловянные солдатики шли в атаку на врага, в полный рост, несмотря на шквальный огонь наступали на золотых оловянных солдатиков; всего десять человек их было, почти взвод, и командир – матрос в бескозырке и тельняшке. Солдатиков привез год назад из Москвы дед Алексей, в Москве купил, в «Детском мире», а матроса Олег выменял у одноклассника.

Матроса Олег любил больше остальных. Именно за тельняшку, как у десантников. Золотые оловянные солдатики оборонялись ожесточенно, защищали свой штаб. Им было легче. Обороняться всегда легче. Золотые солдатики заняли господствующие высоты – на коробке из-под обуви, на шерстяном свитере, за разноцветными пластмассовыми кубиками.

Взвод матроса поредел, сразу пятерых серебряных солдатиков подстрелили. Олег повалил их на пол пальцами, оставшихся в живых придвинул к позициям врага. Они вступили в рукопашный бой.

Мама вошла в комнату, когда в живых остался один матрос. Его окружили сразу трое золотых солдатиков. Он должен был во что бы то ни стало выполнить приказ, захватить вражеский штаб! Раненый, безоружный, схватил он в последний момент чей-то автомат, чтобы добить последнего противника, но мама помешала, мама отвлекла внимание, и золотой оловянный солдатик, истекавший кровью, выстрелил первым и смертельно ранил матроса.

– Олежка, а я билеты в цирк купила, – сказала мама. Сказала таким голосом, будто кусочек торта на третье предложила. Вот что помешало матросу выполнить приказ! И стоило ему жизни! – Ты рад?

– Не нужен мне никакой цирк! – Олег щелкнул пальцем, и матрос повалился на пол.

– Как? – мама растерялась. – Ты же так хотел пойти на представление…

– А теперь не хочу, – Олег встал с пола, забрался на кровать, надулся, нахмурился.

– Ничего не понимаю. Поговори ты с ним. Как же так? Я с работы специально отпрашивалась, места хорошие взяла… – Олежа, иди сюда, отец хочет тебе что-то сказать.