навалилась на дочь своим весом и вместе с ней рухнула на пол. Девочка из последних сил завизжала, забилась руками и ногами, но ударившись о грязный паркет, на время замолкла.

Очнулась она через пять минут и, едва дыша, задёргалась, пытаясь выбраться из под заплывшего жиром тела. Но её сил не хватило даже на то, чтобы поднять ногу матери, и вскоре девочка, лишившись сил, перестала сопротивляться.

Евгений стоял, не веря своим глазам. Он знал, что ключевые воспоминания, по большей части, бывают шокирующими и сложными, но такого эовин не ожидал.

— Как больно, — сказал он. — Если бы я пережил подобное, вряд ли хотел бы вспоминать. Стоит ли заставлять её вновь прочувствовать этот ужас?..

Евгений задумался. Ему предстояло совершить сложный выбор. На мгновение эовину показалось, что никакая свобода не стоит этого, но вскоре он осудил себя за такие мысли.

— Она сильный человек, раз не сошла с ума после случившегося, — прошептал Раапхорст. — Тем сильнее она заслуживает жизни без чужого надсмотра. Я сделаю это, я причиню ей боль, разрушу печать, ну а потом… Пусть ненавидит меня, мне всё равно. Главное, чтобы она и её друзья ушли или встали на мою сторону…

Решив так, Евгений склонился над девочкой, погребённой под телом мёртвой матери и печально улыбнулся. Невелис почти не дышала, но вскоре раздался стук в дверь, и Раапхорст понял, воспоминание продолжается.

— Я увидел довольно, — сказал черноволосый мужчина, закрыл глаза, и ключевая иллюзия рассеялась.

Теперь Раапхорст блуждал по сознанию светловолосой девушки, отыскивая связь с искусственным инстинктом. После часа поисков, эовин добился своего.

— Ты свободна, — сказал он, и Невелис в тот же миг вскочила с земли, издав страшный вопль. Она вцепилась пальцами в кожу на собственной шее, попыталась порвать её, но вдруг успокоилась и упала на песок. От боли, резко ударившей по голове, Невелис застонала и вскоре ощутила, что против воли заплакала. Её посетило странное чувство — лёгкое, приятное, всеобъемлющее. То было освобождение, уничтожение дьявольского груза нависшей смерти.

Ⅻ

— Невелис! Невелис, что с тобой? Прошу, ответь! — испуганно вскричал Леон, склонившись над стонущей девушкой. На её шее остались красные полосы от ногтей, но в остальном Невелис не пострадала.

— Что ты с ней сделал?! Говори! — заорал молодой человек, обращаясь к Евгению. Но Раапхорст, за плечами которого теперь находилась походная сумка одного из солдат, молчал, и Леон, не дождавшись ответа, перевёл взгляд с девушки на седовласого эовина, тоже недавно пришедшего в себя. Эдер кашлял и пытался встать. С третьей попытки ему это удалось, и он подошёл к сослуживцам.

— Как вы? — едва слышно прошептал он. — Что случилось?

— Как много вопросов, — произнёс Раапхорст. — Вы многое хотели бы знать, не так ли?

Три взгляда устремились к нему — один был рассеянным, два других — злобными.

— Что с ней? — наконец, подавив волну гнева, сквозь зубы процедил командир эовинов. — Ей больно? Почему она стонет?

— Всё и так ясно! — закричал Леон. — Он убивает её! Так?

— О, бедный мальчик, — Раапхорст улыбнулся, — как ты глуп. Неужели, я похож на убийцу? Пока вы блуждали в шторме, призванном мною, я мог множество раз положить конец вашим мытарствам, но, как видите, вы всё ещё живы. Интересно, почему?

Эовины молчали.

— Потому что, — поучительно продолжил Евгений, — я не похож на вас, впрочем, мы это давно выяснили. И у меня не было цели навредить. Нет. Я хотел лишь, чтобы вы оставили меня в покое, позволили жить так, как я хочу. И именно для того, чтобы доказать свои добрые намерения, я и дерзнул освободить вашу подругу. Она стонет от слабой головной боли, а плачет от радости, ведь оковы, наложенные так давно, пали.

— О чём ты?

— Полагаю, теперь вместе со страданиями, принесёнными давним воспоминанием, эта девочка обрела счастье. Ни один Ключник Дексарда отныне не сможет причинить вред вашей подруге, — пояснил Евгений. Он смотрел на собеседников, пытаясь угадать, что они чувствуют. Но те на несколько минут впали в ступор. Они молча сидели на земле и смотрели на Невелис так, будто она лишилась руки или ноги — сочувствующе, испуганно.

— Ты за это заплатишь, — вдруг промолвил Леон. — Я уничтожу тебя… Я…

— За то, что я помог ей?

— Лучше заткнись! Ты уничтожил её! Ты лишил её всего, что у неё было! — рассвирепев, заорал солдат. — Ты монстр, заслуживающий лишь смерти. Ненавижу!

— Леон, тише… Ах, как больно, — открыв глаза, взмолились Невелис. Она продолжала стонать, но с каждой минутой, её страдания уменьшались, и девушка приходила в себя. Слёзы по-прежнему стекали по её щекам и падали на и без того влажный песок.

— Девочка, скажи, это правда? Он против твоей воли разрушил печать? Только скажи, и мы раздавим его, — голосом, напоённым страхом, произнёс Эдер. Старый эовин побледнел, и Евгений почувствовал, насколько сильна злость, кипевшая в нём.

— Нет, что вы… — Невелис снова заплакала. — Я… Я сама… Сама согласилась. Простите меня. Я хотела, чтобы это прекратилось, чтобы он оставил вас в покое. Ах, какая я дура…

— Но… — Леон растерянно посмотрел на командира, а затем снова на девушку, — ведь это предательство. Невелис, ты предала Дексард, — жалобно забормотал он. — Ты попрала наш закон, ты…

Неожиданно на плече солдата оказалась рука Раапхорста. Леон инстинктивно отскочил и встал в боевую стойку, готовясь в случае чего ударить черноволосого мужчину, но тот стоял на месте.

— Ты глуп, — повторил Евгений. — Да, она пошла против закона, но не просто так. Ею руководила любовь к ближним. Теперь скажите мне, как вы поступите с ней? Неужели вы настолько срослись с вашим пустым долгом, что не сделаете исключения даже ради друга?

— Эдер, — Леон оглянулся, — он прав, что нам делать?

— Поступать так, как велит закон. Вернёмся и всё расскажем. Невелис пострадала на задании, в её действиях не было злого умысла… — неуверенно ответил старик.

— А если нет? Если суд найдёт его? Выдумает?

— Иного пути нет. Я знаю только одно: мы не будем играть по правилам этой падали и не свернём с верного пути, — старик сплюнул в сторону Евгения. Тот улыбнулся и кивнул.

— Всё ясно. Значит, выбор сделан. Прощайте, — черноволосый мужчина неспешно двинулся прочь. Птицы поднялись в небо и закружили над своим создателем. Боевые эовины остались сидеть на песке.

— Мы просто так отпустим его?

— Пусть идёт. Мы не справились. Скажем об этом прямо, — старый воин закрыл глаза.

— Это позор, — сказал Леон. — Мы вернёмся посрамлёнными…

Ему никто не ответил. И пожилой эовин, и девушка сами понимали это, и какие-либо слова были