— Откуда такая уверенность?

— Может, способ и есть, — буркнул Роджер. — Просто мы его не знаем.

— Вы, что, поверили в эту чушь? — Элис затравленно огляделась по сторонам. — Да что с вами такое? Питер? Ана?

Роджер подошёл к телу Феликса и долго изучал его, прикрыв глаза. Агенты, не дыша, следили за каждым его жестом.

— Ну? — не выдержал Кристофер.

— Я ощущаю только энергетический след Элис, — неохотно признался Роджер. — Но по остаточным всплескам непонятно, куда был направлен вектор.

— Ты ведь полукровка, Элис, — с непонятной усмешкой заметил Энтони. — Ты одинаково легко можешь черпать энергию из обоих миров. Уж не это ли послужило поводом встать под вражеские знамёна?

— Как ты смеешь, — Элис задохнулась от возмущения, — обвинять меня в предательстве?! Меня, готовую защищать Аверсайд до последней капли крови?

— Элис, не трать время на оправдания. Бесполезно отрицать очевидное. Этим ты только ухудшишь своё и без того незавидное положение.

Элис похолодела.

Слишком поздно девушка поняла, что её просто-напросто подставили. Из-за того, что она так "вовремя" оказалась на месте преступления, теперь всё указывает на то, что это именно она убила Феликса, что она — тот самый изменник, засланный агент, так долго таившийся в тени. Капкан захлопнулся, изящно и аккуратно.

— До чего же вы близоруки! — не выдержала Элис, — Придите, наконец, в себя! Неужели вы не видите, что вся эта история сфабрикована от начала и до конца?! Я пыталась его спасти! Почему вы не верите мне?

— Я верю только в факты, — твёрдо сказал Роджер. — А факты — вещь упрямая.

— Послушайте, — она не сдавалась. — Феликс выявил предателя. Он оказался здесь не случайно. Он позвонил мне, и велел прийти сюда, чтобы я помогла ему.

— А чьих-либо имён Феликс случайно не называл? — полюбопытствовал Энтони, скептически скрестив руки на груди.

— Нет, увы, — честно призналась Элис. — Только псевдоним — "Сфинкс".

Ах, если бы только Феликс успел назвать имя!..

— Что ж, коллеги, не вижу смысла продолжать напрасные пререкания. Не будем терять времени. Феликса больше нет, а значит, обязанности руководителя временно ложатся на тебя, Роджер. В ближайшее время мы изберём руководителя в соответствии с уставом Департамента.

— А что будем делать с ней? — спросил кто-то.

— Это дело требует тщательного и всестороннего расследования, — строго сказал Кристофер. — И пока в нём не поставлена последняя точка, лично я воздержусь от каких-либо комментариев, и вам я настоятельно рекомендую это же.

— Сейчас не время для мягкосердечия! — воскликнул Роджер, и Элис удивилась, что не замечала раньше, как убедительно способен звучать его голос, какой уверенной может быть интонация. — Мы в состоянии войны, и ситуация обязывает нас сплотиться! Мы должны быть единодушны в суждениях и решениях, только так мы можем быть уверены, что нечистые на руку агенты никогда больше не просочатся в наши ряды, что мы никогда больше не познаем боль измены и предательства. Случившемуся нет и не может быть оправдания!

Агенты поддержали Роджера одобрительным рокотом. Похоже, его слова всем пришлись по душе.

— Мы не должны питать ни малейшего сострадания к реверсайдским крысам и их жалким подхалимам! — воодушевлённо продолжал Роджер. — Это проигрышный путь. Вы согласны со мной, коллеги?

Элис почти не слушала его. Весь её мир рухнул в одночасье. Всё, во что она верила, всё, ради чего боролась, оказалось ненастоящим, бутафорским, словно декорация из папье-маше к дешёвой постановке второсортного провинциального театра.

Она была готова к интригам и козням врагов, но от своих она не ожидала ничего подобного. И, что забавно, ей не в чем было упрекнуть ни одного из них. Действительно, со стороны всё выглядело именно так: она — предатель, ведь все факты свидетельствуют против неё, — все, кроме её собственных слов. Но кто поверит голословным утверждениям?

Элис почти не сопротивлялась, когда на неё надели браслеты, блокирующие энергию, — лишь горько вздохнула, глядя в спины вчерашних друзей.

* * *

Небольшая комната была обставлена по-домашнему, и оттого выглядела чрезвычайно уютно. Почти всё, что здесь находилось, абсолютно не вязалось с аскетичной, не терпящей излишеств атмосферой главной цитадели разведчиков: начиная от цветастой обивки кресел и заканчивая этажеркой из бамбука и ротанга, уставленной горшками со всевозможными комнатными растениями. Изобилие и разнообразие последних привносило в интерьер комнаты толику мещанского антуража, более уместного в гостиной какой-нибудь добропорядочной пожилой леди, но никак не в рабочем кабинете солидного и уважаемого сотрудника ДВР. Здесь росли и экзотические кактусы, неприхотливые дети пустынь, и хищная мухоловка, и тропические пальмы, и великолепные экземпляры орхидей, прекрасных в своём царственном великолепии. Видно было, что за растениями хорошо ухаживают и заботятся о них.

Единственным, что здесь напоминало об истинной деятельности хозяина кабинета, был старенький письменный стол, покрытый царапинами и чернильными пятнами.

Однако сегодня комната эта играла совершенно не подходящую ей роль.

Элис забралась на диван, даже не потрудившись снять обувь, и обхватила колени руками. Слишком роскошная и комфортная тюрьма для подозреваемой в измене.

Прошёл день, наступил вечер. Некоторое время из единственного окна, смотрящего на запад, можно было наблюдать пунцовый закат, но вскоре солнце скрылось, и ниточки облаков истаяли в разливающихся сумерках. Стемнело.

Элис нарочно не стала зажигать свет — зачем?

За время службы в ДВР в какие только передряги она не попадала, но сейчас положение выглядело абсолютно безвыходным.

Девушка зажмурилась, из всех сил стараясь не думать ни о чём. Она чувствовала себя обманутой, раздавленной, опустошенной. Она не желала вспоминать о прошлом, она не хотела гадать о будущем, а её настоящее сжалось до размеров крохотной комнатёнки с цветочными горшками, звенящими над ухом комарами и одиночеством. Настоящего больше не существовало — было лишь ожидание, тягучее, как резина, безмолвное, как вакуум, равнодушное и бесстрастное, как тиканье механических часов с автоподзаводом.

Всё, что она могла, — сидеть и ждать.

Стояла глубокая ночь, а Элис всё так же сидела на диване, не решаясь пошевелиться, и смотрела невидящими глазами в одну точку. Она одновременно и боялась, что дверь откроется, и мечтала об этом: чтобы что-то начало происходить — неважно, что именно. Главное, чтобы бессилие настоящего момента, растянутого до умопомрачения, наконец, прекратилось.

Ей всегда недоставало терпения.

Она не умела сидеть сложа руки, не умела бездействовать.

И сейчас, заключённая в скорлупу безнадёжного отчаяния, она могла лишь вариться в собственном соку, медленно сходя с ума от пугающей неизвестности.