— И на всем Дону сейчас стоит затишье! Ведь большевики и оттуда начали отвод…

— Зато теперь там Краснов!

Деникин был давним недоброжелателем нового «старого» атамана. С 1918 года, когда тот заявил о полной «независимости» Донского казачества и завел шашни с Германией. Не прошло полгода, и Краснов поплатился за свои политические игрища и был вышвырнут им с Кавказа.

И что? Атаман оказался у Юденича, что тогда начал победоносное наступление на Петроград. Чем оно закончилось, тоже известно. И вот эти двое у него, и он ничего не может сделать. Ничего!

Краснова под давлением Арчегова и большевиков, кто бы мог подумать, что они сойдутся во мнении по этому вопросу, казаки выбрали своим войсковым атаманом. И повторилась старая песня — Дон опять заявил о своей «самостийности», хотя и под скипетром монарха. Следом потянулось кубанское и терское казачество…

— Этот молодой человек прав, и ни Краснов, ни я, ни вы, Антон Иванович, простите великодушно, сейчас не можем руководствоваться нашими желаниями, симпатиями или антипатиями. Мы все должны делать одно. Вы — готовить армию к возможному походу на Москву, который состоится в будущем. По крайней мере, на это надеюсь. Я вернулся к прежней должности и буду выполнять свои обязанности как можно лучше…

Деникин поморщился уже заметно — неприязнь впервые прорвалась у него столь явственно. И он тяжело вздохнул — власти главнокомандующего вооруженными силами на юге России у него не осталось. Отдал добровольно и сразу почувствовал, как чудовищное бремя упало с плеч. Теперь не у него будет болеть голова, но обида грызла сердце.

— Антон Иванович, мы с вами старые солдаты, но видит Бог, нам не место на этой войне! Нас просто не готовили к тому, что русские люди пойдут друг на друга. Потому были удачи и ошибки, и этот закономерный итог. Наша беда в том, что мы вели войну, имея лишь цель — дойти до Москвы и Петрограда. Опирались только на армию и на союзников, которые предали и сами принялись извлекать выгоду из нашей междоусобицы. Войну определяет стратегия, а та есть производное государственной политики. Теперь мне многое стало ясным, хотя изложил это не мудрый фельдмаршал, а вчерашний ротмистр. Мне тоже обидно, со многим я категорически не согласен, но понимаю — такая политика уже дает нам благожелательный результат. Пусть не сейчас, не сразу, а со временем, но я снова уверился, что победа придет.

Старый генерал тяжело вздохнул — он говорил с Деникиным во второй раз, видя, что тот настроился подавать в отставку. Да и чисто по-человечески понятно, когда вот так лишают плодов всех трудов и пережитых лишений. Но неожиданно тот заговорил ясным и звучным голосом.

— Николай Николаевич, ради будущего России, я готов многое перетерпеть. В отставку я не подам! Теперь пришло время собирать наследие империи, Константин Иванович тут полностью прав. Польско-большевистская война представляет нам немалые для таковых действий возможности. Тем более что под угрозой вторжения красных войск в Польшу, а оттуда в Германию, союзникам станет не до наших операций в Закавказье и Туркмении. Так что их вмешательства, я думаю, не будет. Мне только немного жаль, что не я начну, а вы. А потому отчасти вам завидую…

— Ну что вы, Антон Иванович! Вы будете готовить армию, я вести войска — но война общая! Знаете, что я решил? Взять по совету графа Келлера план Арчегова по разгрому чехов под Иркутском. На эту операцию моих скромных сил хватит с избытком. Стремительное наступление на Баку с разоружением местной «армии», — в голосе Юденича послышалось ехидство. Долгое время тот командовал на Кавказе и имел реальное представление, чего стоят на самом деле мусаватистские войска. — С моря поддерживают корабли Каспийской флотилии, которые высаживают десант. А далее представляю наместнику и правительству урегулировать политические нюансы этого возвращения.

— Вы правы. И знаете, что скажу вам честно?! В этом молодом генерале есть искра, и я даже рад, что принял предложение царского величества прислушаться к мнению его генерал-адъютанта, как к собственному. Что касается его молодости?! Так этот недостаток, к моему глубокому сожалению, очень быстро проходит…

— И к моему тоже, — искренне засмеялся Юденич, и Деникин его поддержал. Отсмеявшись, генералы переглянулись, и Антон Иванович продолжил свою мысль:

— Но, как военный министр, он полностью на своем месте. За ним и поддержка государя и правительства, и даже большевиков, к моему искреннему удивлению. С ним дружен адмирал Колчак, а ведь он был Верховным правителем. А потому пусть и везет свой воз дальше на эту гору, как говаривал в давнее время его коллега по должности фельдмаршал Барклай де Толли. Мы его с вами, к глубокому сожалению, Николай Николаевич, тоже пытались затянуть на вершину…

— Только сил не хватило…

— Константин Иванович молод, силушка бурлит. А мы с вами, как и с другими генералами, отбросим политику в сторону, она мне, признаться, надоела. И, наконец, займемся тем, к чему нас готовили всю жизнь — воевать с врагом и защищать Россию!

Москва

— Ты чего клинками обложился со всех сторон, Лев?! Или решил в горские князья записаться со своей родословной?!

Глеб Бокий, в своей неизменной потертой кожаной куртке, перехваченной через плечо ремешком с массивной кобурой маузера, быстро охватил взглядом разложенный на столе целый арсенал сабель.

Клинки были на любой вкус — от щедро усыпанных алмазами от рукояти до ножен, до совсем простых, посеребренных. Роднило их всех одно обстоятельство, даже на неискушенный взгляд чекиста — они имели явно восточное происхождение, скорее всего арабское.

— «Нашему другу» хочу вернуть конфискованные самарскими чекистами три старинных клинка. Жаль, конечно, что твои люди не смогли выяснить, какие они были.

— А я что, виноват?! Мы все перерыли, но в городе ничего подобного и близко не обнаружили. Да и торопились, сегодня только приехали, — Бокий не любил оправдываться, тем более за чужие грехи, а потому сменил тему и указал на стол, за которым с задумчивым видом сидел Мойзес. — Ну, и тут у тебя выбор великоват. На любой вкус. Стоящие хоть, а то слышал среди них и подделки встречаются?

— Обижаешь напрасными подозрениями, Глеб! За эту неделю Москву вверх дном поставили, из Питера еще привезли. Это все самое лучшее, антиквары не за страх, а за совесть работали, каждую саблю чуть ли не по миллиметру изучали.

— Тогда понятно, раз за совесть!

Нет, Бокий полностью доверял своему коллеге, но в голосе явственно прозвучало хмыканье. Он не сомневался, что выбрано самое лучшее, просто у Мойзеса за совесть никогда не трудились, а вот страх тот вызывал жуткий, если не лютый.

Да и сам он его завсегда побаивался, мурашки ледяные по коже ходили, а потому старался без нужды не смотреть на лицо, на котором алым прожектором горел немилосердный глаз.

— Посмотри, что он выберет? Мне просто интересно.

— Хочешь предугадать, что выберет «наш друг»? Ну что ж, — Бокий подошел к столу — дюжина клинков была распределена на три группы по четыре сабли в каждой.