— Что он сказал? — спросила Беа.

— Он долго молчал. Потом сказал, что это не может быть его ребенок. И много всего другого. — Она на секунду прикрыла глаза. — Но он был от него. Просто не мог быть ни от кого другого. Я была так потрясена, мне было так больно, потом я вернулась домой как в тумане, и мать велела мне собрать вещи, сказала, что для меня есть место в «Доме надежды». На следующий день я уехала.

— На следующий день, — повторила Беа. — Не могу поверить, что все это случилось так быстро. Не представляю, что ты пережила.

Вероника проехала пять миль до «Дома надежды», длинная грунтовая дорога и очаровательный белый фермерский дом с диваном-качелями на крыльце показались такими же знакомыми. На земле кое-где еще оставался снег, когда она прибыла сюда в начале апреля шестнадцатилетней девочкой.

— На самом деле это место осталось светлым пятном. Я прожила здесь семь месяцев.

Вероника рассказала Беа, каким был тогда «Дом», как некоторых девочек отправляли сюда, потому что их семьи стыдились беременных дочерей-подростков, но большинство родителей приезжали каждую неделю, привозя разные вкусности, свитера от Л. Л. Бин и книги о беременности и о том, что происходит с твоим телом, хотя их полно было в библиотеке «Дома надежды». И эти девочки вернулись домой, родив и отдав детей на усыновление, а дома придумали истории, будто они на два семестра уезжали за границу на учебу по обмену.

Она рассказала, что за семь месяцев пребывания здесь никто не приехал ее проведать. Мать позвонила ей дважды — один раз натянуто спросила, не надо ли ей чего-нибудь, и второй раз сообщила, что умерла их собака. Мать, совершенно очевидно, хотела заставить Веронику страдать, но даже после этого она надеялась, что та снова позвонит, однако этого не произошло. И каждый раз, когда Вероника звонила домой, никто не брал трубку и не перезванивал потом. Поэтому в конце концов она перестала звонить.

— О боже, — проговорила Беа, ловя ее взгляд. — Тебе, наверное, было так одиноко.

Вероника не сводила глаз с белого фермерского дома, с дивана-качелей.

— Ну, честно говоря, со своими родителями я постоянно чувствовала себя одиноко, даже до беременности. С ними трудно было сблизиться, они всегда держались холодно, благопристойно, отчужденно. В лице отца моя мать нашла родственную душу. Они даже отказались от опеки надо мной, чтобы не нести за меня никакой ответственности.

Беа покачала головой.

— Но подружки в «Доме надежды» у тебя были?

Вероника кивнула.

— С некоторыми девочками не всегда удавалось ладить, но в целом мы жили дружно. Персонал был чудесный.

— Хорошо, — откликнулась Беа. — Я рада это слышать. Схватки начались у тебя в «Доме», но я появилась, когда ты была в «Скорой»?

— Я так орала — ужасно больно было, до смерти страшно, — но фельдшер, который тебя принял, прекрасно ко мне отнесся. Он сказал, что до больницы мы не успеем, и наставлял меня в течение всех родов. Потом ты родилась. Я подержала тебя две минуты, и он забрал тебя, чтобы обмыть.

— А по дороге в больницу? — спросила Беа. — Ты смогла еще меня подержать?

— Ехавший с нами социальный работник сказала, что правила безопасности это запрещают и, кроме того, это неразумно.

— Значит, ты хотела?

Вероника судорожно вздохнула.

— Да.

Минуту Беа молчала.

— У тебя были мысли не отдавать меня?

Вероника не ответила; снова двинулась в путь, на этот раз к больнице. Остановилась на основной парковке, и они обе посмотрели на внушительное кирпичное здание.

— У меня были разные фантазии. О побеге с тобой. Но мне было шестнадцать, мне некуда было идти, я не имела семьи, ничего. А социальные работники очень хорошо знали свое дело, заверяя меня, что для тебя так будет лучше всего, что я самоотверженная, а не эгоистка.

— И что было после моего рождения? Тебе удалось еще меня увидеть?

Вероника отвела глаза. Эти вопросы ей не нравились.

— Только один раз. Уходя из больницы. Хотя мне и сказали, что смотреть не следует — это может оказаться слишком болезненным, поскольку последним моим воспоминанием будет то, как я тебя оставляю. И медсестра была права. Даже мысли, как я держала тебя на руках в течение двух минут в «Скорой», было достаточно, чтобы доконать меня. И я научилась все это блокировать. Спустя какое-то время даже с трудом представляла.

Беа помолчала.

— Значит, ты ушла из больницы, что потом?

— Я вернулась в «Дом надежды», уложила вещи и уехала во Флориду. А перед отъездом позвонила в агентство по усыновлению, оставила для досье свое имя и сказала, что позвоню и сообщу все данные, когда найду жилье. Я думала, что если не оставлю своего имени, то однажды мне покажется, будто вообще ничего не случилось, и я не родила ту девочку. Но оказавшись во Флориде, я в итоге так много работала, что невольно так себя и чувствовала — будто ничего не было.

— Это я могу понять, — сказала Беа. — После всех испытаний. Как ты самостоятельно выжила во Флориде? Как ты вообще туда попала? Тебе же было семнадцать лет.

Об этом говорить было легче. Вероника снова включила двигатель и поехала на автостанцию в Уискассете.

— В тот момент я была самостоятельной несовершеннолетней, спасибо моим родителям, подготовившим для меня все документы. У меня имелось около шестисот долларов, отложенных за время моей подработки, поэтому я попросила подвезти меня сюда и купила билет в один конец до Флориды.

— Почему до Флориды?

Вероника объяснила, что Флорида, где нет метелей и много апельсиновых рощ, была старой мечтой ее бабушки. Хотя Вероника любила зиму, любила снег, она всегда считала, что жаркая и солнечная, полная апельсинов мечта звучит волшебно. Оказавшись там, она солгала насчет возраста, получила работу официантки, более или менее ей понятную, и нашла милую девушку, на пару с которой снимала квартиру в жилом комплексе с пальмами и бассейном. Она прожила во Флориде год, встречалась с одним парнем, потом с другим, ни одного из них не любила и, само собой, ни с кем не делилась своей историей. Когда один из парней обвинил ее в измене, чего Вероника никогда в жизни не делала, это напомнило ей о Тимоти, и она снова двинулась в путь. К этому времени ей было почти восемнадцать и лгать о возрасте не приходилось. Стало легче. Она направилась на запад, пересекая южные штаты, по несколько месяцев живя в разных городах, пока не узнавала про какое-то место и не перебиралась туда. Дольше всего она прожила в Нью-Мексико, но потом бывший кавалер бросил ее в Лас-Вегасе, когда она отказалась выйти за него замуж, и Вероника поняла, что придется вернуться домой, если она надеется обрести себя.

— Я уже ждала, что мы сейчас поедем во Флориду, — улыбнулась Беа.

Вероника улыбнулась в ответ.

— Ты еще разговаривала со своей мамой?