Я предложила Люсе класс, она обрадовалась. Единственное, что ее смущало, – это отсутствие преподавательского опыта, но я пообещала вместе разрабатывать каждый урок и быть на подхвате. С дисциплиной проблем тоже не предполагалось – дети занимались у меня уже несколько лет, так что вынос тела преподавателя разгулявшимися учениками не ожидался, тем более я всегда рядом – за роялем.

На первом же уроке у меня был шок. Не знала куда себя девать от стыда и ждала, что по окончании занятия родительницы гневно заберут девочек, и начнется новая волна злых сплетен. Мысленно отбивалась от наездов на Люсю, готовя ворох ее положительных качеств. Но все обошлось, мамочек все устроило, никто не ушел. Случилось же следующее.

Люся была безухая и несгибаемая, она не чувствовала аудиторию и не могла перестраиваться на ходу. Если она останавливалась или отвлекалась на девочек, то продолжить мысль или показ была не в состоянии, поэтому приладилась говорить длинными речами. Никакие увещевания, что для этого возраста объяснение должно быть короче, не помогали, ей было трудно. Но главная беда заключалась в том, и это резало глаз, – она не слышала музыки. Вообще. Когда звучало вступление, она начинала упражнение с произвольного места, отсчитав «свое четыре». Это могло быть посередине фразы, когда дети уже начали. Те, что помузыкальнее, продолжали делать, а детки помладше – переделывались под нее. Если перестраивались все, то я ловила, и мы типа совпадали, но, если Люсе надо было что-то быстро сказать, она останавливалась, а потом продолжала упражнение с оставленного места (при звучащей музыке), дети возвращались под нее, я тоже, и все это двигалось буксующей машиной. И так через раз. Объяснения не помогали, она не понимала, где начало, где конец, чем «два» отличается от «три», если не считать вслух. Я умоляла ее не делать движение вместе со всеми, но она забывала и делала опять, сбивая девочек и доводя меня до белого каления. В музыке она отличала две градации – звучит музыка или не звучит. Более мелкие детали для нее не существовали.

– Слушай, а как же ты танцевала на сцене?! – изумлялась я.

– А у нас слышащих девушек ставили впереди, а остальные смотрели и делали движения за ними.

Но это мы забежали вперед, а тогда, на заре своей преподавательской карьеры, Люся записалась в нашу контору на «Балет для взрослых», или, как это обычно называют, «Балет для бабушек». Я отродясь не играла эти классы – тоска зеленая, но тут согласилась, за компанию.

И вот одним сентябрьским вечером заходит на урок молодая училка и бодро объявляет, что в мае в городе ожидается премьера «Лебединого озера», совместный проект: солисты из Национального Балета Майами, а массовка наша. Бабушки набычились и сбились в кучку, я бросила книжку и уставилась на них – а что, хорошее начало, видать, лебедей не хватает, бабушек хотят выставить? В пачках?! Жить не скучно!

Но нет, дело не в лебедях, с ними порядок. Оказывается, не хватает людей в «эскорт королевы»: две есть, нужно еще двоих, прыгать не надо, просто сопровождать королеву, пара движений-поклонов, костюмы – тяжелые бархатные платья до пола. Бабушки скучились еще плотней и решительно отказывались самовыдвигаться. Училка начала уговаривать. Я из-за инструмента стала делать большие глаза Люсе и махать руками, мол, соглашайся! Она ни в какую, я и так и сяк, все без толку. Училка обещает интересную творческую жизнь и золотые горы, и, наконец, моя душа не выдерживает, поднимаю руку:

– А танцующих концертмейстеров берете?

Повисает пауза, но гостья оживляется:

– А почему бы нет? Наверное, да! Ведь там не нужно танцевать, только ходить под музыку, а уж в музыку-то вы пройдете! Конечно, давайте, я вас запишу. Дамы, пожалуйста, ну посмотрите – это не страшно, кто еще хочет, ну еще один человек!

Дамы засомневались и начали шушукаться, подлетаю к Люсе:

– Давай! Пойдем, чего ты испугалась? Так придется выкладывать кучу денег и сидеть у черта на рогах, а тут – задаром на сцене, все вблизи рассмотрим и кости солистам перемелем. Это же «сцена бала»: вышли, круг сделали, подмигнули принцу, на кресла сели, ручки-ножки сложили, губки бантиком – и сиди-отдыхай, типа гость! Мы еще им полные сборы сделаем – это ж всё русское комьюнити заявится на нас глазеть! А самое главное – представляешь, какие фотографии муж сделает? Это ж обалдеть! Пошлем в Россию, скажем небрежно – в «Лебедином» танцевали, ну?!

Это ее сломало.

Нам объяснили: как вернется директриса из отъезда – подойти к ней доложиться. Эта миссия была возложена на меня.

И начался самый сладкий момент в этой истории – оповещение друзей: мол, мы в мае в «Лебедином» танцуем, приходите, Балет Майами приезжает, да, ну и мы с Люсей. Тут главное было – держать свое лицо, потому что у людей оно сразу расплывалось во все стороны.

Простым смертным рассказывать было неинтересно: они или верили сразу, выражая желание прийти, или начинали ржать и требовали саморазоблачения. Тут приходилось вступать в спор, обижаться неверию в наши силы и демонстрировать талии, которые всяко были не хуже балеринских.

Интересна была реакция музыкантов.

После детского занятия, когда народ потянулся к выходу, я пригласила всех на майскую премьеру, добавив между прочим, что мы с Люсей участвуем в спектакле. Кучка родителей разделилась: технари оживились, кто-то хохотнул: «Да ладно!» – но четыре родителя-музыканта замерли и уставились на меня.

Я, «не замечая» их реакции, вступила в перепалку с каламбурящей группой на тему «правда-неправда», так мы и шумели довольно долго, пока папа-скрипач осторожно не потянул меня за локоть:

– Что ты имела в виду?

– В каком смысле?

– Когда сказала, что будешь там танцевать… Кого?

На лицах музыкантов отражалась напряженная работа мысли. Они как раз очень хорошо понимали, что ТАК шутить я не могу. К тому же я работаю не где-нибудь, а в балете, поэтому, кто его знает, может, научилась уже танцевать за давностию лет, в конце концов, прыгать – это вам не на скрипке играть. Их мысль уперлась в глухую стену, единственное, что они приняли моментально, это то, что это – не шутка.

О! Спасибо-спасибо, особенно за «кого», спасибо за доверие! Ужасно хочется ответить: «Одетту, ага, а Люська – Одиллию! Нет, лучше я – Одиллию, а она пусть Одетту», – но, на секунду представив Люську Одеттой, я поняла, что так уж измываться над вечным искусством мне, человеку, связанному с этим искусством кровным родством, не к лицу, поэтому, вздохнув, согласилась поменяться обратно, ладно – Люська Одиллию, а я Одетту – искусство требует жертв.

– Нет, мы будем изображать эскорт королевы на балу. Это безымянные роли.

Музыканты восстановили дыхание, но общая настороженность так и не покинула их.

– Ну тогда, что делать, придется идти, – подвел итог скрипач.

Московским подружкам сообщать о сенсации оказалось совсем неинтересно – они верили сразу и, что обидно, не удивлялись ни грамма. Приходилось самой же и объяснять, что все это ерунда, пару шагов по сцене, и чего вы так безоговорочно верите?

– Да кто вас там знает, в вашей Америке… Может, и выучилась уже, поди пойми.