Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старушка всем телом разворачивается ко мне и поднимает бровь.
– Максимум семьдесят! – рапортую я.
– Моя дорогая, – ласково возражает она, – если бы мне было семьдесят, я бы ни за что не стала покупать такие старушечьи штаны.
– Никакие они не старушечьи! Нормальные штаны! Я бы запросто их надела, мне нравятся.
Старушка улыбается:
– Они слишком толстые и теплые, но тут я ничего не могу сделать – мне все время холодно, в мои годы…
– Годы ни при чем. Я всю жизнь мерзну. Вы и в этих штанах будете выглядеть молодой, не больше семидесяти.
К ней подбегает женщина лет сорока, видимо мать девочки, и они уже вместе сдают штаны. Старушка открывает кошелек, достает карточку, берет ручку, ищет, где расписываться, все это происходит медленно, карточка не та, она убирает – достает новую, обычная возня на кассе. Сопровождающая женщина тихонько бормочет нам: «Извините, пожалуйста, она хочет делать это сама». Очередь шарахается: «Да вы что! Ничего-ничего, мы подождем сколько угодно».
И я ловлю себя на мысли, что странное дело: меня обычно тяготит, если кто-то, видя ожидающих, начинает пространно разглагольствовать или копаться, но тут я не только не спешу, а, просто выпав из времени, стою и жду, как будто мне позволили вблизи разглядеть редкую диковину и погреться в теплых волнах, исходящих от нее.
Убирая карточку, старушка спрашивает кассиршу:
– Хотите покажу, какая я была в молодости? – И, не дожидаясь ответа, протягивает ей открытый кошелек, в котором традиционно вставлена фотография: – Вот. Здесь я еще тинейджер.
Я, естественно, не выдерживаю:
– Можно и мне посмотреть?
– Конечно!
На старой-старой фотографии портрет тридцатилетней женщины, напоминающей красавиц немого кино: убранные назад темные волосы, огромные глаза, нитка жемчуга.
– Какая красавица!
– Это не тинейджер, – возражает кассирша.
– Тинейджер, – настаивает старушка, – по сравнению с нынешним возрастом.
– Отлично, – говорю я, – тогда я тоже буду говорить, что я тинейджер.
– Конечно, – изумляется она, – у вас еще все впереди.Женщины закончили покупку брюк, старушка раскланялась с продавщицей и очередью, по-прежнему состоявшей из двух человек, и они отбыли. Девочка катила инвалидную коляску, но старушка шла сама.
– Извините, пожалуйста, за то, что пришлось ждать, – обратилась к нам кассирша.
– Да что вы! Мы же понимаем, да нам и не в тягость. Дай бог до таких лет дожить и быть в такой форме.
– А я бы не хотела до таких лет дожить, – задумчиво сказала кассирша, пробивая мне брюки.
Я шла и думала – не знаю, до каких лет я хотела бы дожить, но очень бы хотелось до конца отпущенной мне жизни быть в таком здравом уме и бодром состоянии тела и духа. И еще хотелось бы, чтоб было на кого ворчать…У представителей разных профессий разные сезоны обострения. У нас, в балетных школах, это время подготовки к отчетным концертам.
Итак, грядет концерт, все готовятся, мое дело – музыкальное сопровождение. Нервы у меня крепкие, но все равно всегда жду заявок с чувством легкой тревоги. Сегодня была первая ласточка.
Подходит педагог:
– Мы начинаем готовиться к выступлению, я выбрала музыку и хочу, чтобы вы посмотрели, там нужно немного сократить-соединить, потому что это разные части. Музыка у меня есть, я на следующей неделе вам принесу.
– Хорошо. Что вы выбрали? Может, у меня есть.
– Нам нужен гимн Финляндии.
– Простите, что нужно?
– Гимн Финляндии.
– Э-э… государственный гимн?
– Э-э… а это почтительно, под гимн?
– Да какая разница, что это, гимн – не гимн?! Это, прежде всего, музыка, и это – прекрасная музыка! Там рассвет, восходит солнце, – она начинает вздымать руки, глаза увлажняются, – и такой простор – озера и леса, это необыкновенная, очень, очень вдохновляющая музыка Сибелиуса, мы начнем с нее!
– С гимна Финляндии?
– Да!
Пытаюсь задуматься, у меня не получается.
– Вы – финка?
– Ну при чем тут это?! – отмахивается она. – Никакая я не финка, это такая музыка! Я вам принесу, увидите!Урок закончился, перед уходом напоминаю:
– Не забудьте, пожалуйста, в следующий раз принести ноты.
– Какие ноты?
– Гимна Финляндии.
– У меня нет нот.
– Вы же сказали, что принесете?
– Я имела в виду музыку, у меня есть музыка. Но вы послушаете и сыграете, это легко! (Я, кстати, всегда зверею, когда человек, ничего не понимающий в предмете, говорит «это легко!».) Нам только эту мелодию. Да вы узнаете сразу – на Олимпиаде ее исполняли!
– Нет, не знаю.
Пришла домой, набрала в Интернете «Гимн Финляндии» и стала слушать. На этом история бы и закончилась, но внезапно она приняла неожиданный оборот: мне по скайпу позвонила мама…
Я ответила, мол, подожди секундочку, я музыку выключу. Выключила. Она, добродушно:
– А что ты слушаешь?
– Гимн Финляндии.
– Что?
– Гимн Финляндии!
– Ой. Чёй-то?
– А почему бы мне не послушать гимн Финляндии?.. Мне его надо играть на концерте в балетной школе.
– Гимн Финляндии?!
– Да. Мы под него будем танцевать.
Небольшая пауза.
– Что, а подо все остальное уже перетанцевали?
– Но под гимн Финляндии всяко еще не танцевали!
Червячок сомнения зашевелился у меня внутри:
– Кстати, а ты не знаешь, кто написал гимн Финляндии, точно ли Сибелиус?
– Понятия не имею, а в Интернете не можешь найти?
– Да я еще не искала, только пришла.
Тут в комнате появляется папа и спешит к монитору:
– Сибелиус! Сибелиус написал, эта музыка – национальный гимн Финляндии.
Мы с мамой вытаращились на него. Напомню, мы обе – музыканты, а папа – офицер ВМФ в отставке.
– А ты откуда знаешь? – настораживается мама.
– Знаю, и все, это очень красивая музыка. А вы что, не знали?
– Да мы вообще только что узнали, что у Финляндии есть гимн.
– Тогда я вам сейчас расскажу, слушайте: Сибелиус написал симфоническую музыку, но там была такая красивая мелодия, что к ней написали слова и стали петь. И при
Николае Втором, когда Финляндия была российской губернией, эту музыку запретили исполнять, потому что она очень поднимала чувство национальной гордости. А музыка действительно такая духоподъемная, такая широкая, там такие озера, леса, там такая природа, солнце встает, прямо наполняешься таким высоким чувством, это не объяснить, но, когда я слушаю эту музыку, я чувствую себя финном!