– Хороший. Он дружил с Денисом и мамой. Мама его очень любила. Он говорил, мама была бы рада, если бы мы были вместе. А я боюсь. Он хороший, приносит индийские травы, я плохо сплю, сам заваривает… они так пахнут, у нас такие не растут… И шоколад приносит.

…Мягко опускается ночь; от земли тянет сыростью. Чай остыл.

– Пойдем в дом? – говорит Марина, и Диана послушно поднимается…

Остаток дня Монах промаялся: сидел в Интернете, пил кофе, пока не затошнило, решал глупый кроссворд, словом, развлекался как мог. И при этом прокручивал в голове некую мысль, убеждая себя, что затея выглядит не вполне идиотской, а очень даже в русле нового угла зрения. Он понимал, что в русле нового угла неплохо бы дождаться Анжелику, но нетерпение и азарт переполняли его. Он гнал настырную мысль прочь, но она вилась вьюном и не уходила. Давно не испытывал Монах такого всепоглощающего желания реализовать задуманное! Его даже колотило как в ознобе. Он убеждал себя, что ничего не теряет, что затея вполне невинная, даже пацанская, вполне безопасная и под силу даже ему, даже принимая во внимание гипсовую ногу и отсутствие группы поддержки. Эх, Леша, не вовремя ты соскочил… Ладно, прорвемся! Жизнь все равно продолжается. Главное, рассчитать правильно и соблюдать осторожность. Смотреть в оба, одним словом.

Он выбрался из дома, когда уже вечерело; погрузился в такси. Приказал высадить себя за квартал от бывшего областного профкома, где теперь квартировал йога-центр. Заведение, насколько он помнил, работало до восьми. Монах вошел в холл, кивнул дежурной:

– Мне в рекламу.

– По коридору направо, вторая дверь, – отозвалась пожилая дама. Часы над стойкой показывали половину седьмого.

– Спасибо!

Он бодро поковылял за угол. Миновал дверь в рекламное агентство и направился к низкой двери в темном углу, которую приметил в прошлый раз. Это было какое-то подсобное помещение. Монах налег на дверь, стараясь производить как можно меньше шума. Во рту он держал фонарь, кислый на вкус. Дверь подалась; он юркнул в небольшое темное помещение и перевел дух. Юркнул! Если бы. С трудом протиснулся. Луч фонарика скользнул по нагромождению стульев и столов и уперся в длинную лавку у стены. Монах с облегчением уселся и вытащил изо рта фонарик. Пункт первый прошел успешно, ставим галочку. Теперь оставалось ждать, пока профсоюзное здание опустеет. После чего можно будет приступить к пункту второму.

Он сидел на лавке, чутко прислушиваясь и соображая, что сказать, если вдруг кому-то придет в голову заглянуть в кладовую. Например, что заблудился. Или искал туалет. Или стало плохо, ничего не соображал, забрел случайно. Люди доверчивы, как правило. Причем психологи считают, что самых недоверчивых легче всего обмануть.

Ему даже удалось вздремнуть, несмотря на возбуждение. Очнулся он в кромешной темноте и не сразу понял, где находится. Мобильник показывал половину девятого. Ого! Он осторожно приоткрыл дверь своего убежища. В холле было полутемно – через стеклянную дверь проникал свет уличных фонарей – и очень тихо. Здание опустело. Теперь здесь остались одни привидения. Монах, не торопясь, пошел к лифту, останавливаясь и прислушиваясь. Надеюсь, его не отключают на ночь, пробормотал. Лифт работал. Он поднялся на второй этаж, выбрался из кабины. Снова замер и прислушался. Густая тишина звенела. Монах вспомнил воробья, напугавшего его ночью. Вдруг заныло под ложечкой и появилось ощущение ловушки.

Он добрался до двери с сине-золотой табличкой, оповещавшей, что здесь находится центр йоги «Асана». Дверь была заперта. Монах сунул фонарик в рот и, сопя от натуги и балансируя на одной ноге, принялся вертеть спицей в замочной скважине. В итоге дверь поддалась, и Монах, помедлив и оглянувшись, перевалился через порог. Луч фонарика мазнул по стенам, по книжному шкафу и письменному столу. Он подошел ближе, включил настольную лампу. В глаза ему сверкнула статуэтка Будды из белого металла. Он начал выдвигать ящики стола. В верхнем были какие-то квитанции и бумаги, во втором всякая мелочь: агатовые бусы, четки, браслеты, пригоршня монет… Монах иронически хмыкнул. В третьем он увидел… нечто. Потянулся, опираясь одной рукой на стол. Достал, рассмотрел, хмыкнув, и сунул в карман. Он так увлекся, что не услышал едва уловимого звука открываемой двери. Почувствовал лишь слабое дуновение сквознячка. Он выпрямился и замер, настороженно вглядываясь в темноту за световым кругом от настольной лампы. И тут вдруг вспыхнул свет! Монах дернулся как от удара – на пороге стоял Венката с пистолетом в вытянутой руке, и лицо у него было такое… Монах с неожиданной прытью бросился вперед, сбивая на пол настольную лампу, и одновременно метнул костыль в плафон на потолке. Шум падения, звон стекла, вспышка выстрела и мгновенная темень! Вскрик Монаха от резкой боли в левом предплечье. Его отбросило назад, и он, не сумев удержаться на ногах, стал с размаху опрокидываться на спину, всего лишь на миг задержав падение, уцепившись пальцами за край стола. Тяжелая нога в гипсе также задержала падение – перед глазами его промелькнула картинка баржи, стоящей на якоре. Новый выстрел, новая яркая вспышка, новая резкая боль в руке, удар о стену затылком – и для него все было кончено…

…Он открыл глаза. Вокруг было белым-бело, и он подумал, что лежит в заснеженном поле. Он не чувствовал ни рук, ни ног, ни головы и подумал, что не лежит, а парит в воздухе. В раю? Ему показалось, он слышит шелест громадных белых крыльев. Странно, конечно, на рай он не рассчитывал. Боли тоже не было. И тишина стояла оглушительная. Это был странный стерильный пустой мир, в котором даже воздуха не было. Вместо воздуха он медленно втягивал в себя тягучую кисельную сладковатую массу, боясь, что захлебнется.

Потом вдруг стали проявляться звуки. Шепот. Скрип стула, скрежет ножки по полу. Далекие голоса. Шум улицы. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение – кто-то дотронулся до его лица. И он сразу, словно его «включили», ощутил себя. Скосил глаза и увидел Анжелику.

– Ты… – Монах облизнул сухие губы. – Что случилось?

– Олежка! – закричала Анжелика. – Ожил! Жорик, он живой!

– Анжелка, ну ты прямо скажешь! Конечно, живой! С чего ему помирать? – Жорик склонился над Монахом, тот видел, как шевелятся его губы, звук слегка запаздывал.

– Жорик? Ты чего… ребята, где я… мы?

– Олежка, ты меня узнаешь? – Жорик взял руку Монаха. – Кто я?

– Узнаю. Жорик…

– Олежка, голова болит? – Анжелика потеснила мужа.

– Голова? Нет… Почему?

– Ты в больнице, Олежка.