Вот так, значит.

– Когда Маркус проснется, передайте, что я его прощаю, – говорит Лев.

– Прощаешь за что?

– Он поймет.

И Лев выходит, не сказав больше ни слова.

В конце коридора он видит мать и других членов семьи – они сидят в комнате ожидания. Брат, две сестры с мужьями. Все они здесь ради Маркуса. Ко Льву не пришел никто. Он колеблется, раздумывая, стоит ли подходить к ним. Как они себя поведут: как отец – холодно и враждебно, или как мать, которая все-таки обняла его, хоть и в глаза не посмотрела?

В этот момент нерешительности он видит, как одна из его сестер склоняется над детской коляской и вынимает младенца. Это новый племянник Льва, о существовании которого он до сих пор не подозревал.

Малыш одет во все белое.

Лев мчится обратно в свою палату, но, еще не добравшись туда, чувствует, как в глубине души бурлит вулкан. Его душит ярость, рыдания подступают к горлу, а живот сводит такой судорогой, что последние шаги до палаты он проделывает, согнувшись пополам. Он не в силах ни вздохнуть, ни удержать брызнувшие из глаз слезы.

В темной глубине сознания – наверное, там, где живут детские мечты – Лев питал тайную надежду, что его примут обратно. Что однажды он вернется домой. Маркус советовал забыть об этом, говорил, что этому не бывать, но ничто не могло уничтожить упрямую надежду. И вот сегодня она умерла.

Лев залезает в койку и прижимается лицом к подушке, чтобы заглушить рыдания, перешедшие в безнадежный вой. Целый год он подавлял свою сердечную боль; но теперь она выплескивается из его души, словно Ниагара, и Льву безразлично, что он может погибнуть в убийственной белизне ее бурлящих вод.

Лев просыпается. Как заснул, он не помнит, но, видимо, все же спал, потому что в палату льется утренний свет.

– Доброе утро, Лев.

Он поворачивает голову слишком резко, и комната плывет перед глазами. Последствия контузии. В ушах по-прежнему звенит, а вот мотылек в левом ухе успокоился.

В кресле у изножья его кровати сидит женщина. Для представительницы клиники одета она слишком хорошо.

– Вы кто? Вы из ФБР? Или из Агентства национальной безопасности? Опять вопросы? Сколько можно? Ответы у меня кончились.

Женщина тихонько усмехается.

– Я не из правительственной организации. Я представляю трастовый фонд «Кавено». Слыхали о таком?

Лев качает головой.

– А что, должен?

Женщина протягивает красочную брошюру, при взгляде на которую Льва пробирает озноб.

– Это что, реклама заготовительного лагеря?

– Никоим образом, – говорит она оскорбленно. Правильная реакция, по мнению Льва. – Если коротко, Фонд Кавено – это куча денег. Он учрежден богатой семьей в помощь проблемной молодежи. А юношу проблемнее вас еще поискать.

Женщина одаривает Льва лукавой усмешкой – наверно, думает, что удачно пошутила. Ошибается.

– Мы так понимаем, – продолжает женщина, – что после выписки вам некуда податься. Поэтому, чтобы не оставлять вас на милость детской социальной службы, которая не защитит от дальнейших покушений Хлопков, мы предлагаем место, в котором вы могли бы спокойно жить, – кстати, целиком и полностью одобренное Инспекцией по делам несовершеннолетних, – в обмен на некоторые услуги с вашей стороны.

Лев подтягивает колени, накрытые одеялом, к груди, как бы стараясь убраться подальше от непонятной гостьи. Он не доверяет хорошо одетым людям и их завлекательным предложениям, от которых к нему тянутся явственно видимые ниточки.

– Какие услуги?

Женщина тепло улыбается.

– Нам нужно лишь ваше присутствие, мистер Калдер. Присутствие и личное обаяние, против которого никто не устоит.

Лев не понятия не имеет, о каком личном обаянии она толкует, но отвечает:

– Ладно, почему бы и нет? – потому что вдруг осознаёт: ему совершенно нечего терять. Он вспоминает дни, начиная с того, как он ушел от Сай-Фая и до того, как оказался на Кладбище. Темные, страшные дни, в череде которых промелькнула только одна светлая искорка, когда он попал в резервацию Людей Удачи. От них он узнал, что, когда нечего терять, кости могут ложиться как угодно – хуже не будет. И тут у него появляется мысль. Собственно, она жила на задворках сознания уже давно, но только сейчас сформировалась полностью.

– Одно условие, – говорит Лев.

– Да?

– Я хочу законным образом сменить свою фамилию. Вы сможете это устроить?

Женщина выгибает бровь.

– Конечно, если вы этого хотите. И какую фамилию вы выберете?

– Не имеет значения, – отвечает он. – Лишь бы не Калдер.

В северной части Детройта есть дом. Это официальная резиденция Левия Джедая Гаррити. Уютный домик – щедрый подарок Фонда Кавено, который поставил своей целью помощь проблемной молодежи. Здесь работает целый штаб: у Льва есть камердинер, следящий за удовлетворением его насущных потребностей, и домашний учитель, обучающий его всему необходимому. Фонд даже охранника нанял – тот стоит у двери и отправляет восвояси всех непрошеных гостей и подозрительных коммивояжеров. К дверям Льва ни один Хлопок не подберется незамеченным.

Этот дом был бы идеальным для Льва, если бы не одна загвоздка: он здесь не живет. Конечно, нельзя забывать о сидящем в его затылке чипе – тот заверяет всех, что Лев проживает в домике в Детройте; но чип посылает теперь сигналы из любого места, где устроителям Фонда угодно создать видимость присутствия Льва.

Никто не знает, что мальчика поместили почти в сорока милях от города – в замке Кавено, центре усадьбы, занимающей семьдесят пять акров земли в Лейк-Орионе, штат Мичиган.

Замок Кавено, невероятных размеров здание, построен в подражание Версалю на деньги, заработанные на производстве автомобилей еще до того, как американская автомобильная промышленность с треском ушла в небытие.

Обыватели и не подозревают, что замок все еще существует. В общем, они правы: он хоть существует, но дышит на ладан. Неблагоприятный климат, помноженный на годы, привел к тому, что, стоит дунуть хорошему ветру, здание совсем рассыплется.

В Хартланскую войну замок служил штаб-квартирой Бригады Выбора до тех пор, пока его не захватили и не сделали штаб-квартирой Армии Жизни. Вероятно, и «выборникам», и «жизненникам» очень хотелось иметь собственный Версаль.

Усадьба постоянно подвергалась атакам, пока Соглашение о разборке не положило конец кровавым схваткам. Соглашение основывалось на компромиссе – наихудшем из возможных компромиссов, но оказавшемся единственно приемлемым для обеих сторон, а именно: жизнь священна и неприкосновенна с момента зачатия до тринадцати лет, после чего можно разбирать тех подростков, чье существование представляется ошибкой.