Отвожу взгляд от его бедер и киваю.

– Я вернусь, – обещает он, чуть заметно кивнув, – пожалуйста, дождись.

– Обещаю, никуда не денусь, – говорю я вслед удаляющейся спине и остаюсь на скамейке одна.

Тут ко мне подплывает официантка с подносом, уставленным таким количеством острых закусок, что хватило бы на весь королевский двор Испании.

– Поставьте рядом, – говорю я, вежливо улыбаясь, и указываю на скамейку.

Она молча исполняет просьбу, затем спрашивает: «Не желает ли мадам что-нибудь еще?», делает реверанс (реверанс! – можете себе представить?) и, виляя миниатюрной попкой, скрывается. Какое блаженство! Я всегда гордилась своим реалистичным взглядом на вещи, но Бог ты мой! – если так живет другая половина человечества, тогда, пожалуйста, приплюсуйте меня на их сторону уравнения. Потрясающе!

Час прошел, а герой дня пока не появился. Я умяла столько испанского омлета с соусом из помидоров и сладкого перца, сколько и за месяц не взбить. Как вдруг замечаю – по сути-то никто, кроме меня, не ест (за исключением какого-то необъятного субъекта, голосом и комплекцией смахивающего на оперного певца, хотя навскидку я отнесла бы его к любителям налопаться на халяву). И только на первый взгляд эта изысканно-утонченная публика жует; на самом же деле они только перекладывают закуски с одного подноса на другой: взял сандвич, понюхал и опустил на ближайший поднос. Взял пирожное, понюхал, опустил. В итоге несчастная еда даже не касается их губ. Такое чувство, что я оказалась на теплоходе, битком набитом сплошными Кери Дивайн. Боже мой, куда катится мир! Когда питаться стало немодным? Если бы человеку не нужно было есть, Создатель не снабдил бы его желудком, а кулинары не изобрели бы шоколад. Впрочем, чтобы не ранить эстетические чувства собравшихся, не без усилия воли отставляю блюдо в сторону. Надо признать, на нем остались лишь объедки, поскольку я слопала практически все, что было в поле зрения, но за добавкой уже не потянусь. Лучше выпью бокальчик. Когда дело доходит до спиртного, я проявляю настоящую выдержку – благо научена на папенькином печальном примере – и вместо шампанского переключаюсь на легкую апельсиновую шипучку. Наливаю первый бокальчик, тихонько напевая «Как решиться»[73]– сразу пришло в голову, кого, в крайнем случае, можно пригласить на передачу (помните кудрявую рыжую шевелюру?). И тут мной снова овладела паника – время-то идет, а гостя на шоу пока нет; поборов страх, стараюсь затеряться среди гостей. Пора бы с ним поговорить, сложа руки сидеть не годится.

Сколько на судне должно быть палуб, чтобы оно перешло в разряд пассажирских лайнеров? И куда подевались покрытые кристалликами соли бортовые иллюминаторы и пахучие бородатые рыбаки в желтых резиновых сапогах? Здесь сплошь все обито деревом, белейшие стены увешаны подлинниками картин, кругом – подсветка и позолота. Палубы соединены спиральными лестницами, и на каждом этаже окруженные рядами банкеток большие широкоэкранные телевизоры – мечта многих провинциальных кинотеатров; тут и там замаскированы под интерьер колонки, из которых, создавая приятный фон, раздается музыка. Кое-что знакомое, из последнего альбома Дидье; впрочем, то и дело в общую тему вклиниваются другие французские певцы и даже рэпперы. Встречным киваю и улыбаюсь; однако, оказавшись на самом носу и обойдя, как мне показалось, все внутреннюю часть судна (впрочем, не сильно удивлюсь, если за этими стенами имеются и потайные коридоры), я так и не обнаружила единственного человека из всех присутствующих, который мне знаком. Он, вероятно, отчалил, оставив меня здесь куковать в одиночестве. Скромный лютик в море роз. Ни у кого лейки не найдется?

Облокотившись на отполированные до блеска перила, огибающие нос судна, смотрю на воду. Река Клайд; ее я вижу каждое утро, направляясь на работу; в ней же меня и утопят, если к пятнице не раздобуду для З. Г. что-нибудь стоящее. Отлично. Вот так стою, смотрю на воду, обдумываю ближайшие перспективы – в общем, стараюсь казаться незаметной. Как вдруг несколько мирно наслаждавшихся обществом друг друга изящно-изысканных персон приняли мою обыденную задумчивость за возвышенную грусть и вбили себе в головы, будто я «некто».

– Прошу вас, присоединяйтесь к нам, – страстно набрасывается на меня одна из женщин, пытаясь втянуть загадочную незнакомку в свою компанию.

Уверена, она представилась Хламидией, но переспросить я не посмела. Если родителям хочется назвать ребенка в честь передаваемой половым путем инфекции, не мне оспаривать их решение. Женщина выше меня – по правде сказать, она даже выше большинства баскетболистов из «Лос-Анджелес лейкерс», а ноги такие длинные, что я ей в живот смотрю. Волосы у нее острижены коротко и уложены почти как у меня, прямыми, обильно сдобренными гелем для волос прядками, только выкрашены в буйно-красный, и стригли ее явно ножницами из чистого золота. Она вся в черном, как, впрочем, и остальная компания: двое джентльменов постарше (почитателей «Ролекса», расстегнутых воротничков и гладко зачесанных волос) и пара близняшек лет под двадцать, при виде которых сама Эль Макферсон записалась бы на курс пластической хирургии.

– Замечательно все-таки, что можно скромненько отдохнуть в кругу близких друзей, не находите? – спрашивает Хламидия с чистым, как очищенная нефть, эдинбургским акцентом.

– Да, – киваю я, дружелюбно улыбаясь, – хотя скромненьким этот вечер я бы не назвала. На мой взгляд, здесь все страшно шикарно.

Близнецы радостно хихикают, будто я только что представила их вниманию забавный уличный шарж.

– Вот как, значит? – прыскают они в унисон.

– Как видно, вы не бывали на дебошах Флэша, – говорит Хламидия, вытягивая губы в сторону самого солидного из двух джентльменов с «Ролексом» на руке, который по размеру мог бы превзойти посадочную площадку для вертолета.

Очевидно, у него маленький пенис.

– На «дебошах Флэша»? Нет, к сожалению.

«И даже если мне придется сию секунду рухнуть замертво, я все равно не пожалею, что не успела подебоширить с этим монстром».

– Что вы собой представляете? – раскатистым басом интересуется Флэш – мне даже сначала показалось, будто где-то рядом поезд пронесся.

А что, собственно, я собой представляю? Осмотрев себя со всех сторон – все ли в порядке, мнительно одергиваю белый топик «Дизель», чтобы немного прикрыть живот, выступающий над поясом темно-синих, укороченных по линии сапога брючек (к счастью, мне достало благоразумия переодеться, когда планы на субботу так кардинально изменились). В последний раз, когда я на себя смотрела, то выглядела самым обычным человеком, хотя здешней публике, судя по первому впечатлению, требуется пояснять, что значит «самый обычный человек».

– Что я собой представляю? – неуверенно переспрашиваю я.

– А-ха, – отвечают близнецы своими огромными ртами, непомерно большими для обтянутых кожей черепов. – Ты модница, журналистка, телевизионщица, литераторша или снимаешься? Мы – по части моды, модели.