Восемнадцати лет он отправился в Москву поступать в самый престижный в СССР технический вуз, в Физико-технический институт. К его изумлению, его приняли. Вопреки стеснённому материальному положению слава отца, преданность матери, возможно, гены и, безусловно, его личные усилия решили дело. За скромным названием института скрывалась кузница самых талантливых конструкторов ядерного оружия.

Спустя шесть лет Блинову, ещё молодому человеку, предложили работу в научном городке, настолько засекреченном, что прошли годы, прежде чем о нём услышали на Западе. Арзамас-16 стал для молодого вундеркинда привилегированным домом и тюрьмой одновременно.

По советским стандартам, условия там предоставлялись роскошные. Небольшая, но отдельная квартирка, магазины богаче, чем в любом другом городе, более высокая заработная плата и безграничные возможности для исследовательской работы — и все это для него. Чего у него не было — так это права уехать.

Раз в год предоставлялась возможность провести отпуск на рекомендованном курорте за более низкую плату, чем для других. Затем обратно за колючую проволоку, к перлюстрированной почте, прослушиваемым телефонам и дружбе по разрешению.

Ему ещё не было тридцати, когда он встретил в Арзамасе-16 Валю, молодую учительницу английского языка, и женился на ней. Она выучила его языку, так что он мог читать массу получаемых с Запада технических публикаций в оригинале. Первое время они были счастливы, но постепенно в браке появилась трещина: они очень хотели ребёнка, но не могли его иметь.

Осенью 1977 года, отдыхая в Кисловодске на Северном Кавказе, он встретил Женю Розину. Как это часто делалось в золотой клетке, его жене предоставили отпуск в другое время.

Женя, двадцати девяти лет, то есть на десять лет его моложе, была из Минска, разведена и тоже бездетна; жизнерадостная, насмешливая, постоянная слушательница «голосов» — «Голоса Америки» и Би-би-си — и читающая смелые журналы, такие, как «Польша», издававшийся в Варшаве и отличающийся от скучных догматических советских изданий широким охватом тем и смешными публикациями. Засекреченный учёный был околдован ею.

Они договорились переписываться, но поскольку Блинов знал, что его почта просматривается (он владел секретными сведениями), то он попросил её писать на имя его друга в Арзамасе-16, чью почту не перлюстрировали.

В 1978 году они снова встретились, заранее договорившись, — на этот раз на курорте в Сочи на Чёрном море. От брака Блинова ничего не осталось, кроме названия. Их дружба перешла в бурный роман. В третий и последний раз они увиделись в 1979 году в Ялте и поняли, что по-прежнему любят друг друга и что их любовь безнадёжна.

Он чувствовал, что не сможет развестись со своей женой. Если бы у неё тоже появился кто-то, тогда другое дело. Однако такового не было: красотой она не отличалась. Но Валя сохраняла верность ему в течение пятнадцати лет, и если любовь умерла — а так случается в жизни, — они всё же остались друзьями, ион не мог опозорить её разводом, особенно в таком замкнутом мирке, в котором они жили.

Женя не спорила, но по другой причине. Она сказала ему то, чего не говорила раньше. Если бы они поженились, это испортило бы ему карьеру. Она была еврейкой, и этого достаточно. Она уже подала заявление в ОВИР, Отдел виз и регистраций, об эмиграции в Израиль. При Брежневе это уже можно было сделать. Они целовались, занимались любовью и расстались, чтобы больше никогда не увидеться.

— Остальное вы знаете, — закончила она.

— Транзитный лагерь в Австрии, обращение в наше посольство?

— Да.

— А Иван Иванович?

— Через шесть недель после отпуска в Ялте я поняла, что ношу ребёнка Блинова. Иван родился здесь, он — гражданин США. Хотя бы он вырастет здесь свободным.

— Вы когда-нибудь писали Блинову? Он знает?

— А какой смысл? — с горечью спросила она. — Он женат. Живёт в позолоченной тюрьме, такой же пленник, как и любой зек в лагере. Что я могла сделать? Напомнить обо всём? Заставить его тосковать по тому, что для него недосягаемо?

— А вы рассказывали своему сыну об отце?

— Да. Что он замечательный человек. Добрый. Но он далеко.

— Ситуация меняется, — сказал осторожно Монк. — Вероятно, он мог бы теперь выехать, хотя бы в Москву. У меня есть друг. Он часто бывает в Москве. Бизнесмен. Вы могли бы написать тому человеку в Арзамасе-16, чью почту не проверяют. Попросите отца вашего ребёнка приехать в Москву.

— Зачем? Что ему сказать?

— Он должен знать о сыне, — сказал Монк. — Пусть мальчик напишет. А я позабочусь, чтобы отец получил его письмо.

Прежде чем лечь спать, мальчик написал на хорошем русском языке, но с трогательными ошибками письмо на двух страницах, которое начиналось словами «Дорогой папа…».

* * *

11 августа «Грейси» Филдс вернулся в посольство около полудня. Постучав в дверь Макдоналда, он застал шефа разведки погруженным в мрачные размышления.

— "Пузырь"? — спросил шеф. Филдс кивнул.

Когда они укрылись в конференц-зале "А", Филдс выложил на стол снимок мёртвого старика.

Фотография была одной из пачки сделанных в лесу, такая же, как и та, которую приносил в посольство инспектор Чернов.

— Встречался со своим человеком? — спросил Макдоналд.

— Да. И довольно страшные сведения. Он работал уборщиком в штаб-квартире СПС.

— Уборщиком?

— Правильно. Убирал служебные помещения. Как человек-невидимка Честертона. Приходил каждый вечер, и никто не обращал на него внимания. Приходил с понедельника по пятницу каждый вечер, около десяти, делал уборку во всех помещениях и уходил до рассвета. Вот почему у него был такой жалкий вид. Жил в нищете. Зарабатывал гроши. Есть и кое-что ещё.

Филдс рассказал историю Н.И. Акопова, покойного личного секретаря Игоря Комарова, который в середине июля принял необдуманное и, как оказалось, фатальное решение выкупаться в реке.

Макдоналд встал и прошёлся по комнате.

— Считается, что мы в нашей работе должны полагаться на факты, и только на факты, — сказал он. — Но давай сделаем маленькое предположение. Акопов оставил этот проклятый документ на столе. Старик уборщик увидел его, бегло просмотрел, ему не понравилось то, что он увидел, и он украл его. Разумно?

— Не могу возразить, Джок. Пропажа документа обнаружилась на следующий день. Акопов уволен, но он видел документ, и его нельзя оставлять в живых. Он идёт купаться с двумя дюжими парнями, которые помогают ему утонуть.

— Возможно, утопили в бочке с водой. А в реку кинули потом, — проворчал Макдоналд. — Уборщик не вышел на работу, и всё стало ясно. Началась охота за ним. Но он уже успел бросить папку в машину Селии Стоун.

— Почему? Джок, почему в её машину?

— Этого мы никогда не узнаем. Должно быть, ему было известно, что она из посольства. Он сказал что-то о том, чтобы она отдала господину послу за пиво. Какое, чёрт побери, пиво?