— И у меня есть что-то для вас. Длинное письмо от Жени. Другое — от маленького Ивана, с рисунками, которые он сделал в школе. Между прочим, он, должно быть, унаследовал ваши способности. Учитель математики говорит, что он обогнал весь класс. — Учёный, у которого от страха на лбу выступили капельки пота, просиял от удовольствия. — Медленно идите за мной, — сказал Монк, — и смотрите на иконы.

Он двинулся с места, но таким образом, чтобы иметь возможность оглядеть всю часовню. Группа французских туристов ушла, и они остались одни. Он отдал профессору письма, привезённые из Америки, и второй список заданий, подготовленный американскими физиками-ядерщиками. Пакет вошёл в карман пиджака Блинова. То, что он приготовил для Монка, было намного толще — пачка документов толщиной примерно в дюйм, которые он скопировал в Арзамасе-16.

Монку это не понравилось, но делать было нечего, он засунул её под рубашку и протолкнул за спину. Затем пожал руку учёному и улыбнулся:

— Смелее, Иван Евдокимович, теперь недолго. Ещё год.

Они расстались. Блинов вернулся в Горький, а оттуда в свою золотую клетку; Монк успел на поезд, отправляющийся в Москву. Он улёгся в постель, оставив свой пакет в посольстве США, ещё до того, как автобус вернулся из Загорска. Все ему сочувствовали и говорили, что он пропустил удивительную поездку.

Двадцатого июля группа улетела из Москвы в Нью-Йорк. В тот же вечер в аэропорту Кеннеди приземлился ещё один самолёт, но он прилетел из Рима. Он привёз Олдрича Эймса, возвратившегося после трёхлетнего пребывания в Италии, чтобы продолжать шпионить на КГБ в Лэнгли. Он стал богаче ещё на два миллиона долларов.

Перед отъездом из Рима он выучил и сжёг длинное, на девяти страницах, письмо из Москвы. Главным в нём был лист с заданием по разоблачению каких-либо ещё агентов, засланных ЦРУ в СССР, а упор делался на сотрудников КГБ, ГРУ, старших гражданских чиновников или учёных. В конце была приписка:

«Сконцентрируйте внимание на человеке, который нам известен как Джейсон Монк».

Август не самый удачный месяц для мужских клубов, расположенных в районе Сент-Джеймс-стрит, Пиккадилли и Пэлл-Мэлл. Это месяц отпусков, и большая часть персонала желает провести его вместе с семьёй где-нибудь подальше от города, а половина членов клуба находится либо в своих поместьях, либо за границей.

Многие клубы закрываются, и те члены, которые по различным причинам остаются в столице, вынуждены мириться с незнакомой обстановкой; разного рода двусторонние договорённости между клубами позволяют членам закрывающихся клубов есть и пить в тех, которые остались открытыми.

Но в последний день августа «Уайтс» снова открылся, и сэр Генри Куме пригласил туда на ленч человека на пятнадцать лет старше себя, одного из своих предшественников на посту шефа Интеллидженс сервис.

Семидесятичетырехлетний сэр Найджел Ирвин уже пятнадцать лет как освободился от служебного ярма. Первые десять лет он провёл, «занимаясь кое-чем в Сити». Это означало, что, как и другие до и после него, он, умело используя свой богатый опыт, знание коридоров власти и врождённую проницательность, входил во многие советы директоров, что позволило ему отложить кое-что на старость.

Четыре года назад он окончательно отошёл отдел и поселился около Суониджа на острове Пурбек в графстве Дорсет, где занимался чтением, писал, гулял по пустынному берегу Ла-Манша и временами ездил на поезде в Лондон повидать старых друзей. Эти самые друзья считали, что он всё ещё в прекрасной форме, поскольку за мягким выражением его голубых глаз скрывался острый как бритва ум.

Те, кто хорошо его знал, понимали, что старомодная любезность, которую он проявлял по отношению ко всем, таит под собой железную волю, готовую при необходимости превратиться в крайнюю жестокость. Генри Кумсу, невзирая на разницу в возрасте, это было прекрасно известно.

Они оба были специалистами по России. После отставки Ирвина шефом СИС поочерёдно побывали два востоковеда и арабист, пока приход Генри Кумса не ознаменовал возврат к тем, кто отточил зубы в борьбе против Советского Союза. Когда шефом был Найджел Ирвин, Куме проявил себя как блестящий оператор, используя всю свою хитрость против шпионской сети КГБ в Восточном Берлине и восточногерманского главного агента Маркуса Вольфа.

Ирвин мог удовлетвориться разговором на уровне светской беседы в заполненном посетителями баре на нижнем этаже клуба, но он не лишился своих человеческих слабостей, и ему было любопытно, зачем его бывший протеже попросил его предпринять поездку из Дорсета в жаркий Лондон ради одного ленча. И только когда они возобновили разговор наверху, устроившись за столиком у окна, выходящего на Сент-Джеймс-стрит, Кумс коснулся цели своего приглашения.

— В России что-то происходит, — начал он.

— Много чего, и ничего хорошего, как я вижу из газет, — заметил Ирвин.

Кумс улыбнулся. Он знал, что у старика есть источники информации получше утренних газет.

— Я не буду углубляться в эту тему, — сказал он. — Не здесь, не сейчас. Только в общих чертах.

— Безусловно, — согласился Ирвин.

Кумс вкратце изложил развитие событий за последние шесть недель в Москве и в Лондоне. Особенно в Лондоне.

— Они не собираются ничего предпринимать, и решение окончательное, — сказал он. — События должны развиваться своим путём, как бы прискорбны они ни были. Так по крайней мере наш уважаемый министр иностранных дел высказался по этому вопросу пару дней назад в моём присутствии.

— Боюсь, вы слишком переоцениваете меня, если полагаете, что я могу что-то сделать, чтобы оживить мандаринов с Кинг-Чарльз-стрит, — ответил сэр Найджел. — Я стар и нахожусь в отставке. Как говорят поэты, жизнь прожита, страсти утихли.

— Я хотел бы, чтобы вы взглянули на два документа, — сказал Куме. — Один представляет собой полный отчёт событий, происшедших, насколько мы можем установить, с того момента, когда смелый, хотя и неумный, старик украл папку со стола личного секретаря Комарова. Думайте сами, можете ли вы согласиться с нашим решением считать «Чёрный манифест» подлинным.

— А второй?

— Сам манифест.

— Благодарю вас за доверие. И что я должен с ними делать?

— Возьмите их домой, прочитайте оба, составьте о них мнение.

Когда унесли пустые глубокие блюда из-под рисового пудинга с вареньем, сэр Генри Куме заказал кофе и два бокала марочного портвейна «Фонеска», особо тонкого вкуса, из коллекции клуба.

— И даже если я соглашусь со всем, что вы говорите, с чудовищностью манифеста, поверю в его подлинность, что потом?

— Я подумал, Найджел… те люди, которых, как я полагаю, вы собираетесь повидать в Америке на будущей неделе…

— Бог мой, Генри, предполагалось, что даже вы не должны знать об этом.

Кумс слегка пожал плечами, но в душе обрадовался, что его догадка подтвердилась. Совет соберётся, и Ирвин примет в нём участие.