– Нет, там уже сидит одна, – поморщился Леня. – Две бабы на одном острове – это перебор.

– Че у нас, островов мало? – удивился Гриня.

– Точно! Мы ее возле озера подкараулим! – воскликнул Леня без видимой связи со сказанным. – Она пойдет по тропинке, а мы ка-ак выскочим из камышей! Ка-ак скрутим ее!

– Ка-ак заставим отдать нам марку! – подхватил Сереня.

– Ка-ак накостыляем ей по шее! – обрадовался Гриня переходу разговора на понятную ему тему.

Леня, культивирующий образ благородного разбойника, посмотрел на него с укором.

– А че? Пусть ей Серенька накостыляет, они в одной весовой категории! – поумерил кровожадность Гриня.

Младший Пушкин обиженно засопел.

– Все, кончай базар, салаги, – на правах старшего распорядился Леонид. —Пообедаем – и геть в Пионерский. Засядем в камышах у озера и будем ждать. Я сказал!

Заметно повысив голос на последних словах, он с вызовом посмотрел на братьев, но ожидаемых возражений не последовало. Грине было в принципе все равно, что делать, а Сереня после давешнего фиаско с попыткой похищения Булабонги у бабы номер два не прочь был сложить с себя ответственность за происходящее.

Во второй половине дня, на три голоса проклиная жару, братья Пушкины залезли в камышовые заросли вблизи обмелевшего озерца и в просветы между сухими узловатыми стеблями в шесть глаз высматривали на петляющей поблизости тропинке одиноких путников. Таковых было крайне мало: более или менее оживленное пешеходное движение в поле имелось до наступления дневной жары и ближе к вечеру.

Баба номер два появилась на тропинке в начале шестого. Истомленные жарой Пушкины к этому моменту выпили весь запас принесенной с собой минералки и уже дискутировали, а не попробовать ли испить водицы из озерца. Это предложение выдвинул наиболее крупный и больше других страдающий от обезвоживания Гриня.

– Не пей, козленочком станешь! – процитировал сказочное предупреждение братец Леня.

– А ему не страшно, он уже стал! – съязвил невыносимый Сереня. – Причем козленочек и вырасти успел!

– Ме-е-е! – продолжая тему, заблеял Серенин сотовый.

– Мамуля звонила, – пояснил Сереня, трижды сказав в трубку решительное «нет!» и раздраженно отключив мобильник. – Спрашивала, не собираемся ли мы купаться в реке. Она полагает, что это опасно. Она по радио слышала, что имеется наводнение.

Тут Сереня с нехорошим интересом посмотрел на Гриню:

– Любопытно, с чего это мамуля взяла, будто мы на речку собираемся?

– А я че? Я просто плавки искал, – покраснев, признался Гриня. – Леня же говорил, что мы на озере сидеть будем! Я и подумал, может, искупаемся заодно. Жарко ведь! Скажи, Ленчик?

– Заткнитесь! – шепотом сказал Ленчик. – Баба уже близко! Гриня, приготовься! Как только она с нами поравняется, выпрыгивай, хватай ее и тащи глубже в камыши, чтобы с дорожки не видать было!

На желтый «Москвич», неотвязно следовавший за маршруткой номер сорок четыре, не обратил внимания даже замордованный жарой и усталостью водитель общественного транспорта. Тем более не заметила погони пассажирка, ради которой «Москвич» приклеился к маршрутке.

Лимонно-желтый конвой сопроводил женщину до конечной остановки маршрутных такси, после чего «хвост» и объект разделились: проехать по узкой пешеходной тропинке через заросшее полынью и мятой кочковатое поле у «Москвича» шансов не было. Зато водитель этого транспортного средства догадывался, какова будет конечная точка пешеходного маршрута преследуемой особы. «Москвич» объехал просторное поле по проселку, вырулил в глубь квартала частных домов и припарковался под могучим дубом, с удобных ветвей которого открывался прекрасный вид на белокаменный особняк в конце улочки. Водитель автомобиля, яркий солнечный цвет которого посрамил бы знаменитые «Подсолнухи» Ван Гога, остался на месте, только открыл для вентиляции дверцы. Пассажир, рослый рыжий детина, похожий на пирата, выбрался из машины и привычно вскарабкался на удобную горизонтальную ветвь, скрывшись в густой листве. Из темной зелени листьев блестящими лаковыми желудями посверкивали его внимательные глаза.

– Пошел! – тонким голосом вскричал Сереня, который в самый последний момент передумал оставаться в тени и самовольно присвоил себе командные функции.

Пригнув голову, Гриня прыгнул, как олень, пробил своим могучим телом камышовую стену и вылетел на тропу перед приближающейся жертвой, но не успел затормозить и ускакал дальше в поле. Небольшой валун, коварно замаскированный травой и цветочками, подвернулся ему под ноги и поверг «оленя» наземь.

Овчарка, трусившая метрах в десяти позади хозяйки с высунутым языком и таким выражением морды, словно уже ничто в этой собачьей жизни не могло ее удивить и порадовать, поставила острые уши финским домиком и вопросительно гавкнула.

– С ней собака! – Леня слишком поздно заметил четвероногий эскорт бабы номер два.

– Дебил? – вспомнив предположительную собачью кличку, подал голос запутавшийся в траве Гриня.

– Гау! – обиженно гаркнула собака.

В обгон притормозившей хозяйки она с ускорением устремилась в овражек, из которого выглядывали соблазнительно шевелящиеся окорока стреноженного вьюнками Грини.

– Томка, назад! Стоять! – закричала я, увидев, как азартный пес пикирует в придорожную канавку, заполненную крупным телом ворочающегося незнакомого гражданина.

– Стоять! – закричал Леня.

– Стой, сука! – звонким подголоском взвизгнул Сереня.

– Это кобель, – машинально поправила я. – Томка, не кусай его! Фу!

– Да не собака, ты стой! – заверещал Сереня, сообразив, что баба его не поняла.

Я захлопнула рот, открытый для нового оклика непослушного пса, и внимательно посмотрела на мальца, осмелившегося назвать меня собакой женского рода.

– Че пялишься? Руки за голову, ноги на ширину плеч! – пискнул малявка, неубедительно играющий в полицейского.

«Писклявый и его банда!» – сообразила я.

– Томка, фас! – я моментально изменила Томкину инструкцию. – Быстренько порви того, который в канаве, и бегом ко мне!

Громкое собачье рычание и болезненный человеческий крик дали понять, что новая команда пришлась Томке больше по вкусу.

– Гриня! – закричал Леонид, которого сильно развитое родственное чувство заставило позабыть об основной цели операции и броситься на помощь брату. – Держись, я иду!

Старший Пушкин подхватил с земли загадочного происхождения корягу и порысил к канаве.

– Томка, держись, я тоже иду! – закричала я.

– Иди ты! – пискнул Сереня, подпрыгивая и бросаясь на собачью хозяйку, как маленькая злобная крыса.

Я волчком завертелась на месте, срочно разыскивая глазами какой-нибудь подходящий для нападения и обороны тяжелый предмет.