в условиях враждебного окружения и внешнего давления, прежде всего со стороны США, могут разрушить само северокорейское государство, которое будет поглощено Южной Кореей. В такой ситуации власть активно противостояла новым веяниям, опираясь прежде всего на силовые методы и армию.

Официальная “политика приоритета армии” (“сонгун”) предусматривала милитаризацию всех сторон жизни страны во имя защиты “социализма нашего образца”. Даже подъема в экономике предполагалось достигать опять-таки более широким использованием армии и присущих ей методов “приказного энтузиазма” на “хозяйственном фронте” (по сути, разновидности рабского труда).

Активно разворачивалась борьба с “чуждым идеологическим влиянием” и элементами, “подрывающими нашу систему и разлагающими нашу социалистическую мораль и культуру и образ жизни”. Существенно был ограничен круг тех, кому позволено торговать на рынках, с тем чтобы вернуть людей к простаивающим из-за отсутствия электричества и сырья станкам. Начались чистки, аресты “спекулянтов”, расстрелы за экономические преступления. По некоторым данным, Ким Чен-ир приказал провести расследование деятельности партийных подразделений и организаций, ответственных за сотрудничество с Южной Кореей, и искоренить в них коррупцию (многие получаемые в виде помощи продукты попадали прямиком на черный рынок). Вынашивались планы запретить торговлю промтоварами на рынках, направить их в госторговлю, ликвидировать систему двойных – рыночных и государственных – цен, запретить хождение валюты.

Насколько успешно подобное “закручивание гаек”? По-моему, “точка невозврата” была пройдена: слишком большая часть людей, включая и слуг режима, старалась просто выжить, а в итоге стала зависеть от рынка. Народ приспосабливался к “указаниям начальства”, но в старое стойло его уже было не загнать. Рано или поздно руководству страны придется выбирать: так ли уж важен цвет кошки, если она ловит мышей? Конечно, слова “реформы и открытость” произнесены не будут (уже хотя бы потому, что северокорейские лидеры испытывают аллергию к попыткам навязать им копирование пути Китая, где эта формула и родилась). Но суть дела не изменится.

Можно представить себе, что “социализм корейского образца” будет потихоньку трансформироваться в “чучхейское рыночное хозяйство” на основе сильного государственного регулирования и решающей роли крупных, пользующихся поддержкой государства (или прямо связанных с государственными организациями) хозяйствующих субъектов. Такие субъекты уже фактически существуют, особенно вследствие развития экономического сотрудничества с Южной Кореей и Китаем. Работает свободная экономическая зона в Кэсоне, где южнокорейские компании, используя дешевый труд северокорейцев, выпускают разного рода ширпотреб на экспорт. Руководство КНДР не против распространения этого опыта и шире, а население и подавно. Попасть на работу в Кэсон можно только за большие взятки.

Большие надежды многие возлагают на экономическую помощь, которая может пойти в страну в случае урегулирования ядерной проблемы и особенно нормализации отношений с США и Японией (последняя, очевидно, вынуждена будет выплатить КНДР миллиарды долларов в качестве “отступного” за колониальное угнетение).

“Из волка овцы не сделаешь”

Изменения в Северной Корее во многом зависят и от внешних обстоятельств. Без стопроцентно гарантированной со стороны международного сообщества безопасности руководство КНДР не может начать сколько-нибудь значимых преобразований, даже если бы было убеждено в необходимости этого. В 2007 г. в этом направлении вроде бы появились надежды на позитивные подвижки. В рамках переговоров шести стран в Пекине в феврале 2007 г. достигнуто соглашение о том, что в случае отказа КНДР от ядерных амбиций Пхеньян получит гарантии безопасности и экономическую помощь. 2007 г. стал также знаменательным и в развитии отношений с Южной Кореей. На встрече Ким Чен-ира и президента Республики Корея Но Му-хёна была намечена широкая программа взаимодействия между соседями. В частности, условлено создать зону совместного рыболовства и предпринимательства в районе западного побережья Корейского полуострова.

Однако приход к власти в Сеуле консервативного президента Ли Мён-бака и усиление давления американских консерваторов на истеблишмент похоронили эти надежды.

Сценарии корейской эволюции[200]

Фундаментальным вопросом, не решив который, нельзя добиться корейского урегулирования, остается будущее КНДР. На Западе с конца 1980-х гг. всерьез были уверены, что режим “вот-вот” рухнет. Этот прогноз, правда, оправдываться не спешил. Однако большинство политиков и политологов все равно считают, что нынешняя политическая система исторически обречена, а многие исходят из необходимости “подтолкнуть” режим к распаду и добиться его “мягкой посадки” (управляемого коллапса) как преддверия поглощения Севера Югом. Набирающее силу “разрыхление” официальной идеологии, расширение антисоциалистических стихийных товарно-денежных отношений, проникновение южнокорейской и западной культуры вроде бы свидетельствуют в пользу такой возможности. Подтверждением реальности такой опасности является и то, что власть КНДР тоже чувствует угрозу. Реакция её была весьма жесткой, включая ограничение рынков, “закручивание гаек” и репрессии. Нервозности способствовали и слухи о проблемах со здоровьем северокорейского лидера, который, можно сказать, является для КНДР “государствообразующей” личностью.

Наиболее вероятными представляются два сценария: консервация существующих порядков в КНДР или медленные системные изменения в них.

Первый случай стал бы лишь оттяжкой неизбежных перемен. Тем не менее в 2008 г. в краткосрочной перспективе просматривалось стремление руководства КНДР “вернуться к истокам” и восстановить кимирсеновские порядки. Снижение внешнего давления, улучшение экономической ситуации уже привели к оживлению попыток “закручивания гаек”, борьбе с “частнособственническими инстинктами”, “буржуазными проявлениями”, проникновением “чуждой культуры” (прежде всего из Южной Кореи)[201]. Пхеньян преуспел в “охранении устоев” (во всяком случае, в политической системе) в гораздо более трудных условиях 1990-х гг., так почему бы не попытаться повторить это сейчас, когда внешний мир фактически махнул рукой на происходящее внутри страны, если вовне она ведет себя благопристойно? Для ортодоксов в северокорейском руководстве существование в “осажденной крепости” – единственно известный способ управления страной. Консерваторы, а также представители силовых структур, похоже, остаются наиболее влиятельной силой и в политической элите страны начала 2000-х гг., и даже более молодые кадры вербуются именно из среды с подобными настроениями.

Во время встречи с южнокорейским президентом в октябре 2007 г. Ким Чен-ир высказался против попыток навязывания рецептов “реформ и открытости”. Не исключена политика ужесточения контроля над госсектором в экономике на фоне попыток ограничить сферу действия стихийных рыночных отношений, усиления регламентации жизни населения под предлогом того, что теперь, когда все страны “уважают” КНДР, жизнь улучшится и без использования всяких “рыночных отклонений”. В этом случае вырастут расходы на пропаганду, слежку, закрытие границ, дальнейшую милитаризацию. Страны-партнеры вынуждены будут смириться с этим, если только КНДР будет последовательно выполнять свои обязательства по разоружению, более того, их экономическая помощь будет помогать консервировать старые порядки.

Если же на каком-то этапе произойдет откат в мирном процессе, описанный modus vivendi для КНДР будет более чем вероятным.

Несмотря на это, в исторической перспективе перемены в КНДР неизбежны, и если руководство страны захочет избежать катастрофы и краха режима, ему придется рано или поздно задуматься