стол в новых хоромах, в передней избе». Тут присутствовали бояре князь Иван Борисович Черкасский, Глеб Иванович Морозов, Лукьян Степанович Стрешнев, окольничие М. М. Салтыков и Ф. Ф. Волконский.

За большим столом смотрел стольник князь М. М. Темкин-Ростовский, а за кривым стольник князь Семен Петрович Львов; вина «наряжал» стольник князь Семен Андреевич Урусов.

Возобновляя и воздвигая дворцовые здания, Михаил Федорович заботился о пополнении царской библиотеки книгами на место тех, которые сгорели или были расхищены. Для этого он приказывает из больших монастырей, например Кирилло-Белозерского, брать по одному экземпляру, какой книги имелось там несколько, а если она была в одном экземпляре, то делать с нее точный список, и все это присылать в приказ Большого дворца князю Алексею Михайловичу Львову (1639 г.). К нему же, как ведающему печатным двором, в следующем году велено было выслать из Кириллова монастыря списки прологов и Четьих-Миней «добрых старых переводов»: они нужны были для справок при печатании церковных книг.

Как при архимандрите Дионисии, так и теперь для этого дела государь велел вызвать (в 1641 г.) в качестве справщиков из Кирилло-Белозерского и других монастырей «старых добрых и черных попов и дьяконов, которые житием воздержательны и грамоте горазды». Вообще исправление и печатание богослужебных книг деятельно продолжалось как при патриархе Филарете, так и при его ближайших преемниках. При Иоасафе в его шестилетнее патриаршество было напечатано книг более, нежели в четырнадцатилетнее патриаршество Филарета Никитича; чему способствовали, с одной стороны, простая перепечатка уже готовых изданий, а с другой — увеличившееся количество книгопечатных станков в патриаршей типографии. Печатное дело, введенное князем Львовым, впрочем, не прерывалось и во время патриаршего междуцарствия, как показывает вышеприведенный год. Смиренный, «недерзновенный» перед царем Иоасаф скончался в ноябре 1640 года, и Михаил Федорович долго не приступал к выбору нового патриарха. Только в марте 1642 года совершился этот выбор, и притом необычным в Москве старым новгородским способом. Собрав в столицу высших русских иерархов, царь велел приготовить шесть жребиев с именами намеченных им лиц и после молебствия вынимать перед чудотворной иконой Владимирской Богородицы. Вынулся жребий симоновского архимандрита Иосифа, который и был посвящен в патриархи.

Вообще московская книжная словесность, едва не заглохшая в Смутную эпоху, заметно оживилась при Михаиле Федоровиче. Этому оживлению, особенно в сфере богословской, немало способствовали завязавшиеся сношения с южно- и западнорусскими учеными и знакомство с некоторыми их сочинениями, которые начали проникать и в Восточную Россию. Но патриарх Филарет, строго оберегавший чистоту восточного православия, неодобрительно относился к этим сочинениям, опасаясь занесения к нам латинских, униатских и вообще еретических мыслей. Так, когда Лаврентий Зизаний Тустановский (брат Стефана Зизания) искал убежища в Москве и представил Филарету свое рукописное учение веры или «Катехизис», патриарх велел его исправить и напечатать, но не выпустил его в свет для общего употребления. А когда в Москву привезено было печатное «Учительское Евангелие» Кирилла Транквиллиона Ставровецкого, патриарх рассмотрение сей книги поручил двум игумнам и соборному ключарю Ивану Наседке, которые и нашли в ней многие погрешности и ереси. Тогда царь и патриарх повелели экземпляры этой книги и другие сочинения Ставровецкого, кои найдутся в Московском государстве, собрать и сжечь; причем запретили впредь покупать книги литовской печати вообще (1627 г.). Подобные меры против занесения еретических идей, вероятно, были не без связи с некоторыми проявлениями вольнодумства, которое в Смутную эпоху проникло в среду коренных москвичей. Так, князь Иван Хворостинин, бывший когда-то одним из приближенных первого самозванца, увлекся латинскими книгами, начал хулить православие и вообще московских людей, говоря, что они «сеют землю рожью, а живут все ложью»; стал сомневаться в воскресении мертвых и запрещал даже своим слугам ходить в церковь. Царь и патриарх послали его на исправление в Кирилло-Белозерский монастырь. Пожив там около года, Хворостинин раскаялся, был прощен и воротился в Москву (1623 г.). Патриарх в этом случае поступил с необычной мягкостью.

Время Михаила особенно богато сочинениями о событиях и деятелях Смутной эпохи; сочинения эти написаны еще под живыми и сильными впечатлениями. Во главе их является красноречивое сказание об осаде Троицкой лавры знаменитого келаря сей лавры Авраамия Палицына. (Он удалился потом в Соловецкий монастырь, где и умер в 1624 г.)

Но уже современники упрекали его в том, что он преувеличил свое собственное участие в событиях той эпохи, особенно в освобождении Москвы от поляков, оставив при этом в тени деятельность архимандрита Дионисия. Некоторые последующие писатели постарались восстановить правду по отношению к сему замечательному и скромному деятелю; именно житие его написано Симоном Азарьиным, одним из преемников Палицына по келарству, и дополнено известным сотрудником Дионисия по исправлению Требника Иваном Наседкой, которого Филарет сделал ключарем Успенского собора. Этот Иван Наседка является в числе наиболее плодовитых русских писателей того времени. Патриарх Филарет, столь усердно заботившийся о прославлении своего дома и укреплении своей династии, оказал большое влияние именно на летописи и записки о Смутном времени и об избрании Михаила на царство; по-видимому, с него же началось устранение тех документов, которые могли бросить какую-либо тень на сие избрание, вообще на семью Романовых, их родственников и свойственников. Влияние знаменитого патриарха особенно заметно на следующих исторических сочинениях: во-первых, «Летопись о многих мятежах», во-вторых, хронограф или повесть князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского (которому по первой его супруге Татьяне Федоровне Филарет Никитич приходился тестем) и, в-третьих, так называемая «Рукопись Филарета». Под его же влиянием писали свои записки два князя: помянутый выше Иван Андреевич Хворостинин и Семен Иванович Шаховской-Харя, также некоторое время находившийся в опале (между прочим, за свой четвертый брак). Тому же периоду принадлежит многословный и витиеватый «Временник» дьяка Ивана Тимофеева, который состоял на службе в Новгороде, где и был свидетелем шведского захвата этого города. Кроме сих общих по современной истории сочинений, имеем целый ряд отдельных летописей, сказаний и житий, между которыми заслуживают упоминания: записи о походах Ермака и завоевании Сибири, составленные под руководством сибирского архиепископа Киприана (потом митрополита Крутицкого и, наконец, Новгородского); житие преподобного затворника Иринарха Ростовского, написанное ростовским же иноком Александром; сказание неизвестного о нашествии поляков на Устюжну-Железнопольскую; «Сказание» об азовском сидении, «Повесть» об Иулиании Лазаревской, тепло и красно сочиненная ее сыном муромским губным старостой Калистратом Осорьиным, и так далее.

По отделу сочинений и записок географического содержания ко времени Михаила Федоровича относятся: путешествие казанца Василия Гагары в Иерусалим и Египет, записки Василия Тюменца о посольстве в Монголию к Алтын-Хану и «Книга, глаголемая Космография» (соч. Герарда Меркатора), переведенная с латинского по