Ребята толпились возле постели, с напряжением всматриваясь в заострившееся лицо Мишеля. Тот дышал тяжело, прерывисто, на лбу проступали крупные капли пота. Игорь повел всех вниз, рядом с Мишелем остался один Денис.

— Чего он бронежилет не одел? — бормотал Геннадий.

— Что произошло? — встряхнул его Хмурый.

— Знаю только то, что мне сказал Мишель. Когда смог до меня доехать, ответил тот. — Выходит так: единолично копал про то, как от нас «Кратер» уплыл. И выяснил, что за всем этим стоит Бершунский. С его подачи шли все эти акции. Потому и прятался. А сейчас, вроде, все документы переведены на него, на Бершунского. Он — владелец.

— Чушь! — усмехнулся Игорь. — Бершунский пешка. Подставная фигура, даже если это так. За ним другие стоят. Покруче. Почему он мне ничего не сказал?

— А ты спроси его? Потому. Потому что ты отказался что-либо предпринимать. И нас всех отвел в сторону.

— Верно, — вставил Серж. — Мне тоже непонятно, почему нельзя было побороться?

— А Мишель, видимо, решил отомстить, — продолжил Большаков. — Он парень горячий. Артист.

— «Артист», — согласился Кононов. — Башка дурья. Что он натворил?

— Насколько я понял: вычислил, где скрывается Бершунский. Поехал к нему на квартиру. Уложил охранника. Выпустил в администратора всю обойму из «ТТ». А охранник то ли жив остался, но пустил пулю вдогонку Мишель — вниз, дошел до машины, добрался до меня. В больницу везти нельзя, я привез его сюда, в «Домик». Сразу вызвал Дениса. Вот и все.

— Вот и все, — повторил Игорь, сосредоточившись. Мишель, Мишель… Ну какого дьявола устраивать эту самодеятельность?

— Глухо дело, — произнес Серж. — Что же такое происходит?

Игорь не знал, что ему ответить. Не знал, как теперь объяснить то, что рассказал ему Роман Корочкин. И стоит ли объяснять это ребятам? Даже если Мишель выживет. Здесь скрестились такие несовместимые понятия, как дружба и предательство. Могут ли они вообще ужиться в одном человеке? Наверное, могут. Таким и создал Бог человека. Способным класть одну руку в огонь, а другую в адский холод. Потому и человек, а не истукан без сердца. Мишель, Мишель… Артист, имитатор. Умеющий говорить чужим голосом. Почему он раньше не догадался, что это был именно Мишель? А что бы тогда было? Убил бы? И на этот вопрос, заданный себе, Кононов не смог ответить.

— Игорь? — позвал Денис, спускаясь по лестнице. — Иди, он зовет тебя.

Мишель лежал с открытыми глазами и пробовал улыбнуться. Нет, не было в этих глазах страха смерти, лишь какой-то отчаянно-безумный вызов. Кому? Игорю пришлось наклониться, чтобы услышать то, что он хотел сказать.

— Видишь… как все вышло, — слабо прошептал Мишель. — Полный облом… Лежу тут… как курица… для супа…

— Зачем ты это сделал? — произнес Игорь.

— За… тебя. Разве… непонятно?

— Я не об этом. Тогда, со Стасом?

Губы Мишеля скривились. Он закрыл глаза, потом вновь открыл. Видно, собирался с силами.

— Тоже… ради тебя. Можешь не верить…

— Нет, просто не понимаю. Зачем? Зачем связался с Мовладом и устроил Стасу западню? — Игорь старался говорить ровно, но его все сильнее охватывала дрожь, готовая прорваться с невероятной мощью. Нельзя, надо успокоиться.

— Я сделал это ради тебя, — повторил Мишель, а голос его неожиданно окреп, будто он скопил напоследок всю энергию. — Ты. Ты должен был быть лидером. Думаешь, меня интересовали вонючие деньги? Я в тебя верил, а не в него. Ясно? Как еще? Надо жертвовать.

— Да, приходится жертвовать. Но не так, — произнес Игорь.

— Может быть. Может быть, я ошибался. Теперь уже не важно. Прости.

— Да, ты ошибался.

Голос Мишеля вновь стал слабеть, словно он уже уходил от него, становился прозрачным, готовый раствориться в небытие.

— А… весело мы жили… — пробормотал он, нащупав руку Игоря и пожимая пальцы. — Гордо…

— Не только весело, — отозвался Кононов. — Не думай сейчас об этом. Спи. Мы постараемся тебя вытащить.

— А я и не думаю… — это были его последние слова. Больше он ничего не произнес, продолжая смотреть в какую-то только одному ему видимую даль.

Игорь еще долго сидел на постели, опустив голову, потом тяжело поднялся, сошел вниз. Денис, Большаков, Серж, Петро, Длинный, Дима, все они молча смотрели на него, ожидая, что скажет. Но он лишь махнул рукой и прошел мимо, вырвавшись в ноябрьскую стынь.

6

Мишеля похоронили на Востряковском кладбище, в одном ряду с могилой Стаса. Не следовало бы этого делать, но как объяснишь оставшимся? И так все шло кувырком, через колено. «Будь прост, как голубь и мудр, как змей», вспомнил Игорь слова-наказ Стаса. Можно водить за нос «органы», но своих? Не хотелось сейчас ни о чем думать. Как и Мишелю, перед самой кончиной. Но почему мы создаем себе врагов на ровном месте, а преданных друзей не замечаем? Что есть друг и что есть враг? Где грань между ними? Хорошо Сабурову, он уже отвоевался, отбомбился по целям. Но тоже ищет себя в новой, мирной жизни. А как быть с Мовладом, с Литовским? Простить им смерть Стаса, Флинта? Нельзя. Так можно прощать до бесконечности. Из призванного воина превратиться в созерцателя, комментатора событий, жизнеописателя творящихся вокруг беззаконий, а после, под лучами весеннего солнца, и вовсе растаять, как та Снегурочка, не умеющая ни любить, ни ненавидеть.

Сразу после похорон Кононов отправился под Серпухов, к отцу Иринарху. Надо было и передохнуть, многое обдумать в той благодатной тиши, послушать мудрого старца.

Смерть смертью, а жизнь продолжается. Взял с собой в попутчики только Николая Сабурова, тот давно хотел познакомиться с легендарным батюшкой. Опять из-под колес уходит дорога, мелькают изрытые оспой неугомонного реформаторства русские поселки. Сколько их было на Руси этих «реформаторов», начиная с Петра I? Не счесть. Каждый ломал, сгибал, рвал с корнем, а деревеньки эти как стояли, так и стоять будут. Уже кажется об одной ноге, с выколотыми глазами, а Бог все равно дает зрение и силу. Нет, ничего ты с ним не сделаешь, с русским человеком. Его можно обмануть, обольстить, даже убить, но повалить нельзя. Выпрямится и воскреснет. Неужели они этого не понимают, пришельцы? Копят богатство, думают, верхом уселись. А на суд Божий войдут голые, без земной славы и сияния. И встретят их обобранные ими, стоящие у Престола. Первые последними станут, и это высшая промыслительная справедливость. Но что же, не надо, выходит, на земле стяжать, добиваться чего-то, хотя бы достойной жизни? Пустить все на самотек, ждать своего часа? Лежать у обочины, надеясь на милость Божью? Нет, каждый с рождения награжден чем-то, сумей это в себе разглядеть, самоусовершенствовать, чтобы не закопать в землю, и живи по совести, неси крест. Коли принял его, без ропщения — большего, что тебе дадено, Господь не возложит.

Обо всем этом Сабуров с Кононовым говорили и в дороге, и в сельском домике с отцом Иринархом. Узнав о смерти Мишеля, батюшка молвил, поскребывая седую бороду: