— Ты рогатку в карман спрячь, — посоветовала я, — залечи все синяки и ссадины и причеши свой боевой хохолок, авось кто-то и купится.

— Тебе не понять…

Куда уж мне, древней развалине.

— Ох, дорогая, если бы вы знали, как я хочу иметь детей! — Леди Филиппа наконец опустила Ерема на пол и погладила его по золотой голове. — Но все мужья оставляли мне после себя только деньги. Это неблагодарно и неблагородно с их стороны, как считаете? — Ответа она от меня не ждала. — Николетта, покажите мальчикам двор, а я закажу экономке обед и вернусь через пять минут.

Мальчики едва дождались, пока женщина выйдет из передней, где происходило действие, и повлекли меня в сторону, противоположную выходу во двор — к двери, ведущей в коридор, который соединял между собой дом фабриканта, контору и главное здание фабрики. Оставалось только надеяться, что в выходной день на нас будут обращать меньше внимания. Учитывая то, что вариант с охотой на нечисть изначально не рассматривался как реалистический, сложно станет потом объяснять леди Филиппе, отчего мы втроем гуляли по помещениям, где нас быть не должно.

— Ого! — восторженно сказал Оська, заметив ряд рычагов и выключателей на стене главного цеха. Глаза мальчугана загорелись так, что в помещении стало немного светлее.

— Даже не думай. — Я перехватила его за запястье правой руки, пальцы на которой уже начали нетерпеливо перебирать воздух.

— Ну всего один! Я только опущу — и сразу включу обратно. Никто и не заметит.

— Я замечу.

Тем временем, пока я отвернулась, Ерем стал выводить мелком на полу какую-то заковыристую клинопись. Увидев, как быстро надписи расползаются по полу, я схватилась за голову:

— Ты что делаешь? Кто будет это стирать?

— Только на знаки не наступай, а то…

Это «а то» было таким многозначительным, что я сделала шаг назад и продолжила увещевать юного любителя наскальной живописи с безопасного расстояния:

— Почему нельзя было написать все это заранее на бумаге?

— Потому что на бумаге духи не водятся.

Тут безлюдное помещение прорезал чужой крик:

— Замри! Замри, паразит!

Я мигом оглянулась и увидела Оську в шаге от вожделенных рычагов. К нему на крыльях административного гнева летел уже знакомый приказчик Феликс: в одной руке у него болтались листы бумаги с какими-то надписями, а в другой был зажат тюбик с клеем. Мой опытный хулиган мастерски сделал вид, что просто разминается, и до всех рычагов в мире ему нет никакого дела.

Но Феликс еще долго не унимался:

— Не смей! Не смей здесь ничего трогать! — и тут же в нем взыграли вполне объяснимые подозрения. — Мальчик, ты вообще чей?

— Мой, — при ближайшем рассмотрении стало видно, что на одной полосе бумаги в руках приказчика было написано «не есть!», а на другой «не курить!». Учитывая то, что совсем недавно на котле с жидкостью, напоминающей кисель, я видела надпись «не пить!», становилось крайне любопытно, на что предполагалось наклеить данные шедевры краткости. — Извините, мы пришли в гости к леди Филиппе, а дети убежали.

Оська посмотрел на меня очень неодобрительно, будто я свалила на него вину за съеденное на кухне печенье.

— Эй, эй, эй, что ты делаешь? — Это Феликс заметил творчество Ерема.

— Ох, простите, ребенок буквально неделю назад научился писать — теперь пишет на всем, до чего может дотянуться.

На этот раз взгляд Оськи выражал одобрение и восхищение моей наглостью, а юный гений, ни на минуту не прекращавший орудовать мелком, даже саркастически хмыкнул себе под нос.

— Вы мне это прекратите! Держите в руках своих мальчиков! — Приказчик стал остервенело стирать надписи подошвой ботинка, не замечая полного ужаса взгляда Ерема.

Я тоже затаила дыхание, ожидая, что нога Феликса сейчас превратится в когтистую лапу или как минимум прорастет кореньями, и вздохнула почти с облегчением, когда ботинок всего-навсего загорелся.

— Тьфу-ты, сапожник — халтурщик! — Мужчина с завидным самообладанием (учитывая то, что пламя было голубым!) стал сбивать с ботинка огонь.

Пользуясь занятостью приказчика, Ерем быстро дорисовал несколько размашистых значков на затертом месте, и буквы с едва уловимым писком (как мне показалось) разбежались на каменных плитах и скрылись в углах помещения. Я поспешила сделать несколько шагов и загородить подолом хотя бы часть пола, на котором когда-то были каракули, дабы у служащего фабрики не возникло неудобных вопросов.

Феликс печально помахивал дымящимся ботинком, а его правая нога сиротливо ежилась в залатанном носке, поджав пальцы на холодном полу.

— Это из чего же он подошвы строгает, бандит?! — не переставал приказчик предаваться воспоминаниям о безвестном сапожнике. — Вот так иной раз щелкнешь каблуком о каблук — и сам возгоришься, и фабрику подпалишь.

Я не спешила его разубеждать, тем более что мое внимание отвлекла фигура в шляпе, маячившая за окном. Знакомый старик в украшенном рябиной головном уборе прижал нос к мутному стеклу цеха и, прикрывшись ладонями от солнечного света, с любопытством наблюдал за происходящим внутри.

— Хм, господин Феликс, помните, я рассказывала вам про старика, изображавшего охранника? Вы его потом нашли и поговорили?

— Нет, не нашел, и никто, кроме вас, его не видел и не помнит. — Приказчик посмотрел на меня подозрительно.

— Сделайте одолжение, медленно оглянитесь.

Несмотря на предупреждение, служащий резко крутанулся на каблуках и встретился взглядом с прилипшим к стеклу Фролом. Эффект последовал незамедлительно: не потрудившись даже надеть пожароопасный ботинок, Феликс поспешил к выходу с явным намерением поймать и допросить подглядывающего. Я бы последовала за ним, имейся у меня хоть малейший шанс догнать старика.

— Вот что он здесь делает? — спросила я Ерема, имея в виду владельца шляпы с рябиной, но, оглянувшись, не нашла рядом с собой ни одного из братьев. Цех был пуст, а единственный звук в нем издавала крутящаяся цистерна, которую нельзя было останавливать даже на выходные.

Что за леший?

Пока я решала, пугаться мне или злиться, в соседнем помещении послышались звуки борьбы и приглушенный стенами крик о помощи:

— Николетта!

Не помню, как добралась до места, но первым, что я увидела, были Ерем, паривший на расстоянии около полутора метров от пола, и Оська, который бегал вокруг и тщетно пытался опустить брата на землю. Видимо, крик о помощи принадлежал сорванцу, потому что воздухоплаватель, напротив, сохранял полную невозмутимость и даже пытался что-то писать на клочке бумаги.

— Что здесь происходит? — Я подбежала к ним, вздымая в воздух подолом какие-то травянистые жгуты, которыми был усеян пол.

— Они его подняли и не отпускают! — воскликнул Оська тоном, которым ребятня обычно жалуется на проделки друг друга.