– Но как же ваша честь, сэр? – Гарольд прямо взглянул в глаза собеседника.

– Я хочу поделиться с вами тем, что имею, лучшим, что у меня есть! Честное имя ценнее даже состояния, хотя я готов поделиться и им. Почему бы и нет? Вы спасли для меня самую большую радость, смысл моей жизни. Дочка для нас с женой – это центр мира, мы немолоды и вряд ли можем надеяться на других детей. Ваша отвага и самоотверженность вернули нам нашу девочку, разве может быть на свете что-то дороже? Сэр, да я своей души не пожалел бы!

Внезапный порыв мистера Стоунхауса тронул сердце Гарольда. Он едва перевел дыхание, а потом пожал руку собеседника и сказал:

– Вы слишком щедры. Это благородно, особенно с учетом того, что вы предполагаете за мной нечто дурное. Но я должен подумать! Можем мы вернуться к этому вопросу через некоторое время?

Гарольд поклонился и поспешил прочь, вниз по металлической лестнице, в темноту.

Гарольд вышагивал туда-сюда по пустынной палубе. Перед ним внезапно открылся новый жизненный путь. Он понимал, что благородный американец предлагает ему целое состояние, значительное для любой части света. Он должен был отказаться, но сделать это следовало деликатно. Мистер Стоунхаус предполагал, что Гарольд сделал нечто недостойное, но все равно предлагал ему разделить деньги и имя. Такое доверие требовало ответного доверия, так принято среди порядочных людей, и именно в таких правилах Гарольд был воспитан.

Какую же форму может принять подобное доверие? Прежде всего, следует избавить нового друга от сомнений и объяснить, что за бегством Гарольда из Англии не стоит ничего криминального или позорного. Это важно для сохранения его собственной чести и в память об отце – в этом Гарольд был твердо уверен. Но в таком случае ему придется подойти вплотную к истинным обстоятельствам своего отъезда. Ему надо будет открыться перед мистером Стоунхаусом, полагаясь на его честность. Он, безусловно, достоин этого. Естественно, Гарольд не будет называть никаких имен, адресов или иных подробностей, он сможет обрисовать картину в целом, все будет понятно и так.

Теперь он хотел поскорее покончить с делом, а потому он поднялся к рулевой рубке, по металлической лестнице, к прежнему укрытию. Только там он вдруг заметил, что сильно промок – его одежду пропитали мелкие брызги, попадавшие на палубу из-за шторма. Американец приветствовал его улыбкой и простым «Ну, к а к?»

Гарольд энергично кивнул и сразу приступил к главному:

– Сэр, теперь я готов поговорить. Начну с того, что, вероятно, станет для вас некоторым облегчением, – мистер Стоунхаус протянул к нему руку, и Гарольд жестом остановил его. – Подождите! Теперь мой черед все объяснить. Вы были очень добры ко мне, и ваше намерение разделить со мной имя и состояние очень благородно. Поэтому буду с вами откровенным. Однако то, что я собираюсь рассказать, затрагивает не только мои интересы, так что прошу: секрет должен остаться между нами двумя. Я прошу вас не делиться этим даже с вашей женой!

– Ваша тайна будет священной для меня. Впервые в жизни я сохраню секрет от жены, даю слово.

– Та приятная новость, о которой я уже упоминал, заключается в том, что я покинул дом не из-за преступления. Я не совершал ничего предосудительного ни с точки зрения закона, ни с точки зрения общества. К счастью, я не оскорбил ни Бога, ни людей. Надеюсь, Господь и впредь убережет меня от подобного! Я всегда стремился жить честно, – Гарольд почувствовал новый приступ боли, во рту пересохло, но он добавил: – Все случившееся так несправедливо! Это ужасно!

Американец положил руку ему на плечо, заметив волнение юноши. Гарольд постарался прогнать горькие мысли и сосредоточиться на фактах. Через несколько мгновений он сумел взять себя в руки и продолжил:

– Есть одна леди, мы знакомы с самого детства. Наши отцы были друзьями. Более того, ее отец стал моим лучшим другом, заменил мне отца, когда тот внезапно скончался. Умирая, он выразил желание, чтобы я женился на его дочери, если она сама того захочет. Однако он просил меня подождать, потому что она была еще слишком юной для серьезных решений, от которых зависит вся жизнь. Она моложе меня на несколько лет. Вы понимаете, все это было сказано им без свидетелей, мы были одни, и никто о нашем разговоре не знает. Я впервые рассказываю об этом, – Гарольд вздохнул.

Мистер Стоунхаус сказал:

– Поверьте, я высоко ценю конфиденциальность!

Гарольд уже почувствовал, что ему становится легче. Хотя он снял с души лишь первый, малый груз тайны. Его душа жаждала подобного освобождения и утешения, о чем сам он до сих пор и не подозревал. Но разве можно избавиться от ночных кошмаров, когда не с кем поделиться чувствами и мыслями?

– Естественно, я поступал в соответствии с его пожеланиями. Бог свидетель! Невозможно больше любить, уважать, обожать женщину, больше заботиться о ней, в то же время не ограничивая ее свободы! Не могу передать, чего мне стоило сдерживать себя, не высказывать ей своих чувств! Вы даже представить этого не сможете! Потому что я любил ее, люблю ее всеми фибрами своей души. Мы всегда были друзьями, мы доверяли друг другу. Но… однажды я обнаружил, что ей угрожают неприятности, достаточно серьезные. Нет-нет, она не сделала ничего дурного! Просто поступила глупо, необдуманно, сама не понимая этого, – Гарольд внезапно остановился, опасаясь выдать тайны Стивен, сказать лишнее. – В общем, когда я пришел к ней на помощь, она неправильно поняла мои действия, мои слова, их смысл… даже мои намерения. И она сказала нечто невозможное, такое… Не знаю, как объяснить, не затронув ее интересов! Короче говоря, все сложилось так скверно, что я и сам не могу разобраться в причинах. Я не мог поверить, что она такое говорит, что может про меня так думать. Я не в состоянии был допустить, что она о ком-либо может так плохо думать! И самое ужасное, что в чем-то она права. В своем желании выручить ее я запутался. Я не хотел быть эгоистичным, я думал, что защищаю ее. Но ее слова представили мои действия в ином свете… Я не мог, не должен был оставаться там после того, что она сказала. Мое присутствие удручало ее больше, чем возможные неприятности, которые ей грозили. У меня не было другого выхода – только уехать, как можно скорее. Там больше не было для меня места! Никакой надежды! Мир для меня опустел… Оказалось, что я любил ее гораздо сильнее, чем сам ожидал. Я и сейчас почитаю и обожаю ее, она для меня значит слишком много! Всегда так будет! Больше всего я хотел бы находиться рядом с ней, но опасаюсь, что это причинит ей страдания. Но она не должна быть несчастна. Я сам стал невольным источником ее гнева, ее огорчения, и это лишь усугубляет мое горе. Хуже всего… сама память моя отравлена ее словами, взглядом, она… она…

Он отвернулся, закрыв лицо руками. Мистер Стоунхаус стоял не шелохнувшись; он понимал, как важно в этот момент хранить молчание, не тревожить собеседника вопросами или словами утешения. Иногда именно спокойствие и готовность слушать не перебивая служит нам лучшей поддержкой. Мудрость, приходящая с возрастом и житейским опытом, подсказывала ему, что история, причиняющая юноше такие страдания, вовсе не фатальна, что она не лишает его возможности обрести счастье в будущем. Дождавшись, пока тот немного успокоится, американец мягко заговорил: