– Тяжёлое было то, что теперь надо было жить по пионерским законам: помогать учителю, сообщать ему о вредных поступках других школьников, всегда говорить правду, смело критиковать товарищей по классу. То есть надо было жить душа в душу с педагогами.

– Это же хорошо, – сказал дядя Фёдор.

Но профессор Сёмин возразил:

– Хорошо-то хорошо, да только плохо.

– Почему?

– А вот почему. Был у нас в классе ученик Седов. Упущенный мальчик, он уже в четыре года курить начал. Однажды перед математикой он школьную доску воском натёр. Учительница Мария Яковлевна хочет условие задачи на доске написать, а у неё ничего не пишется.

– Это надо запомнить, – сказал Шарик дяде Фёдору. – Ведь у тебя в школе тоже доска есть.

– Не надо запоминать, – возразил профессор Сёмин и продолжил: – Учительница спрашивает: «Кто это сделал?» Все молчат. Тут я встаю и как честный пионер говорю: «Это Седов доску воском намазал». Конечно, Седову здорово влетело.

– И правильно, – сказал почтальон Печкин. – Его надо было выдрать как сидорову козу.

– А вас драли? – спросил профессор Печкина.

– Ещё как драли, – ответил Печкин. – Вот я и стал человеком. А то был бы неизвестно кем.

– Мало драли, – вдруг проворчал кот Матроскин. И попросил профессора: – Рассказывайте дальше.

– А дальше вот что было. После школы выхожу я во двор играть, ко мне подходят два мальчика из нашего класса и начинают такой разговор:

«Зачем ты рассказал, кто доску намазал?»

Я отвечаю: «Пионер должен говорить правду».

Они говорят: «Правду должна говорить газета «Правда». Чтоб такого больше не было!»

– И что, не было? – спросил дядя Фёдор.

– Было, – грустно ответил профессор.

– Что было?

– А вот что. Приходит однажды в класс учительница литературы Клавдия Ивановна и с ходу спрашивает: «Кто курил в классе? Продохнуть невозможно!» Все молчат. Я встаю и говорю: «Это Седов курил». И тут же мне кто-то в затылок металлической пулькой выстрелил.

– И что было с Седовым? – спросил дядя Фёдор.

– На два дня исключили из школы.

– Это непереносимо, – сказал Печкин.

– Переносимо, – решил Шарик.

– А дальше? – спросили все. – Всё наладилось?

– Ничего не наладилось. У нас в школе был музей детского творчества. Там стояли на стендах целые представления из пластилина. Например «Рыбак и золотая рыбка» или «Мужичок с ноготок». И мужичок был вылеплен как настоящий, и лошадка, и даже «хворосту воз».

И профессор рассказал, как Седов и другие упущенные ребята приходили в музей, отвлекали внимание пионервожатой и таскали эти фигурки.

Пока вожатая объясняла, в каком году был создан музей и кто были первые его создатели, Седов или кто-то другой открывал крышку стенда и быстро сминал в комок «лошадку, везущую хворосту воз» вместе с дровами и телегой.

Потом из этого комка вылепливался шар, в него наливались чернила, и получалась чернильная бомба.

– Так вот, Седов взял эту бомбу, – продолжил Сёмин, – и покатил между рядами. Она как раз и прикатилась к учительнице.

– Караул! – сказали слушатели.

– Караул! – подтвердил профессор. – Учительница говорит: «Безобразие! У нас диктант никак не получается, а тут какие-то разгильдяи шары пластилиновые катают». И как шлёпнет этот шар об стол.

– И что?

– Ну, что… Все первые парты синие, все вторые крапчатые. Учительница спрашивает: «Кто это сделал?» Все молчат. Я говорю: «Седов».

– Молодец, – сказал Печкин. – Только не надо было при всех.

– Надо было, – возразил Сёмин. – Учительница мне говорит: «Молодец, Эрик Трофимович», то есть: «Молодец, Эрик, что при всех правду сказал. Мы наградим тебя за это значком «Почётный пионер».

– А что во дворе? – спросил дядя Фёдор.

– А во дворе отлупили, – грустно сказал профессор.

– Больно? – спросил Печкин.

– Очень больно, – подтвердил профессор Сёмин.

На этом его тяжёлый случай закончился. Только дядя Фёдор под конец спросил:

– А что с этим Седовым стало?

– Что с ним стало? – ответил Печкин. – Наверное, давно в тюрьме сидит.

– Не-а, – возразил профессор Сёмин. – Институт теоретической физики возглавляет.

Как-то раз на огонёк к дяде Фёдору заглянула соседка почтальона Печкина Пелагея Капустина. И как только она в дом зашла, почтальон Печкин засуетился, засуетился:

– Ой, у меня дрова не кормлены. Трава не сушена. Капуста не полита, и куры не напилены.

И он стал быстро уходить.

В последнее время они с Пелагеей заметно друг друга избегали.

Профессор Сёмин спросил:

– Вы, Пелагея Сидоровна, часом не поссорились с Игорем Ивановичем?

– Да навроде того… – отвечала Пелагея Сидоровна.

– Так расскажите нам. Может, мы вас помирим.

– И не очень-то хочется, – отвечала Пелагея. – Уж больно случай тяжёлый.

– Ой, тётя Пелагея, – сказал Матроскин. – Мы как раз о тяжёлых случаях из жизни и рассказываем.

Тут же Шарик чайник вскипятил, Матроскин конфет достал, а дядя Фёдор самое удобное кресло тёте Пелагее подвинул. И тётя Пелагея начала рассказ:

– Он ведь, почтальон наш Игорь Иванович, всегда на меня заглядывался…

А ведь это и действительно было так. Печкин несколько лет за Пелагеей ухаживал. Только по-своему. Однажды он приходит к ней с большой картонной коробкой и говорит:

– Пелагея, городские мужики своим женщинам цветы дарят. А я считаю, что цветы – баловство. Два дня постоят, и всё, их выбрасывать надо. Я тебе подарок получше принёс.

И всю коробку Пелагее на колени вытряхнул. А это цыплята были, двадцать штук.

В общем, Печкин всячески Пелагею баловал. То мотоцикл ей помоет, то лукошко грибов принесёт.

Однажды он к ней в гости зашёл, чай попил, а когда уходил, забыл журнал «Холостой мужчина».

Пелагея стала листать журнал и увидела такое объявление: