хорошо сокращает популяцию: кабаны отлично умеют обходить человека и убегают по окрестным полям, а охотники хотят легкого убийства, из-за чего землевладельцы заинтересованы в обилии дичи. Однако в данном случае необходимость избавиться от кабанов выглядит вполне насущной.

«Они повсюду!» – говорит Хуберт, большой мужчина с планшетом, который отвечает за организацию мероприятия. Он периодически выражает свое презрение к «экотеррористам», правительству и всем остальным, кто якобы разбирается в лесном деле лучше него.

Обижает Хуберта, в частности, запрет на отстрел волков, которых в его стране становится все больше. «Легче признаться, что ты случайно подстрелил загонщика, чем волка!» Он вспоминает, что тремя неделями ранее в Польше действительно погиб загонщик – пуля, вероятно, отрикошетила от камня. Несмотря на это, мне все-таки кажется, что мои шансы выжить выше, чем у кабанов.

В первый раз меня ставят рядом с человеком по имени Эрланд. Он снимает камуфляжный рюкзак и начинает размечать свое положение на замерзших листьях. Мы стоим в тишине и ждем, когда покажутся животные.

В пятидесяти метрах от нас появляется самка – она намного больше, чем я ожидал. Она нерешительно стоит за деревом, а потом рысью бежит прочь. За ней следует шесть или семь маленьких поросят. Из-за расстояния Эрланд не решается стрелять, но человек в сотне метров от нас все же хочет попытать счастья. Я не готов к звуку ружейного выстрела. Он бьет мне по ушам – остается только догадываться, каково ощущение от самой пули.

Затем следует еще два выстрела с других направлений, и нам сообщают по рации, что кабан застрелен. Мы шагаем туда и видим тушу большой серой свиньи с окровавленным, как у боксера, ртом и пулевым отверстием между глаз. Выстрел убил животное, но оно каким-то образом продолжало бежать, пока охотник, Пер, не выстрелил ему в грудь. «Они полминуты не понимают, что уже умерли», – поясняет Йенс. Он тыкает кабану в открытый глаз, чтобы показать, как проверить, жив он или нет.

От тела идет пар. Кабана разрезают вдоль и вынимают ему внутренности, чтобы мясо не испортилось. Окровавленное животное всегда выглядит не очень, но дикий кабан оказался менее жуткий, чем туши, которые я видел на бойне и на ферме. Животное выглядело так, как должно выглядеть в природе: волосатое, с правильными пропорциями. Совсем непохоже на его двоюродных братьев, которых мы одомашнили и превратили в миниатюрные мясные дирижабли.

Мы переходим к следующей позиции, и все повторяется: надо выстроиться в линию через каждые пятьдесят метров и ждать появления животных.

Небо голубое, под ногами замерзшие листья. Вокруг буки и дубы. Природа здесь не слишком дикая – где-то работает лесопилка и ездят машины, во все стороны расходятся тропинки. Несмотря на это, у нас много времени, чтобы задуматься о чем-то важном. В моем случае этот важный вопрос следующий: почему я не надел вторую пару носков?

«Многих загонная охота затягивает: много действия, много эмоций», – говорит Эрланд, пока мы стоим у ствола дерева. Это не то возбуждение, которое возникает во время футбольного матча или хорошей беседы. Это тихая, экзистенциальная связь с миром природы. Это тот мир, от которого я был оторван, когда в эпоху перед появлением коронавируса каждый день ходил на работу в офис. Это мир, от которого зависит человеческое существование. Мои чувства – слух, обоняние, зрение – обостряются. В лесу я чувствую себя более внимательным, чем даже во время пеших походов. Пока я стою в ожидании кабанов, есть какая-то непосредственность, есть понимание, что жизнь имеет начало и конец, действия имеют свои последствия. Если все делать правильно, охота имеет смысл.

Наверное, больше всего охота похожа на войну в том отношении, что в основном приходится просто стоять и ждать. Мы слышим шелест, и, раздвигая ветви, из-за деревьев появляется группа оленей. Один, два, целых десять, все с ветвистыми рогами. В этом сезоне стрелять их категорически запрещено. Они направляются на близлежащее поле и там с видимым облегчением замедляют шаг.

Мы сделали еще пару подходов. Каждый раз, когда охотник стрелял кабана, Хуберт находил рядом веточку, ломал ее, половину вставлял в рот животному, а другую вручал охотнику. Эта центральноевропейская традиция называется «последний укус». Конечно, ветка сама по себе ничего не значит для свиньи, но все же это говорит об уважении, которого в мире ферм почти не встретишь.

За три часа одиннадцать охотников добыли всего трех кабанов. По сравнению с этим даже онлайн-знакомства кажутся эффективными. Наши успехи в сокращении популяции и борьбе с чумой свиней очень скромные. К моему удивлению, никакого возбуждения нет – те охотники, которым сегодня не повезло, не выглядят даже озабоченными. Отсутствие гарантий – неотъемлемая часть процесса.

Туши везут обратно в небольшом зеленом прицепе. Ногу одного кабана вставляют в живот другому, чтобы тот быстрее остыл. На базе мы кладем кабанов на ложе из сосновых веток. Кто-то позирует рядом со своей добычей, кто-то ботинком показывает призовой клык. Эти люди не борцы за права животных, но и не психопаты. Атмосфера веселая, но без буйства, что-то вроде окончания деревенского матча в крикет или начала свадьбы.

В хижине все заняты своими делами. Один охотник повесил на двери спальни шуточный пластмассовый знак: «Внимание, переход для пьяниц». Другой принес литр водки с ароматом лимона и присоединился к пению песен группы Wham!. Третий признается, что тому, кто способен понять женщину, надо дать Нобелевскую премию, и говорит, что, когда ему хочется показать жене какую-нибудь эмоцию, он находит подходящую песню и включает ее на айфоне. Четвертый рассказывает, что на войне 90 % лучших снайперов – охотники, потому что они уже «перешли черту». Пятый с ним совершенно не согласен.

Охотники знают о лесе куда больше меня и больше меня делают для его сохранения. За трехдневную охоту каждый из них заплатил больше €2 тыс. плюс еще где-то €80 за убитого кабана – по весу. Тони, фанат «Ливерпуля», сделал удачный выстрел, но говорит, что больше всего в тот день его впечатлило зрелище убегающих благородных оленей. Несколько мужчин жарко осуждают отстрел птиц в Британии и охотников, которые прилагают мало физических усилий. «Это просто стрельба, а не охота. Это совсем не то же самое», – говорит один из них.

Но и на этой охоте не обошлось без боли. На следующий день в шесть утра охотники выпивают по рюмке «Егермейстера» и завтракают. В утренней дымке мы выходим в лес и занимаем позиции над ложбиной. Красотой мы любуемся недолго. Один из охотников – он всегда казался мне не лучшим стрелком –