Постепенно запах паленой яичной скорлупы распространился по всему монастырю. Достиг он и кельи самого аббата, который тут же проснулся и со свечой в руках отправился к монастырской кухне. Она оказалась пустой.

Тогда аббат принялся ходить вверх и вниз по этажам, принюхиваясь к каждой келье, пока очередь не дошла до комнаты нашего преступника. Аббат посмотрел в замочную скважину и увидел монаха, который как раз дожаривал последнее яйцо.

Аббат постучал в дверь, продолжая смотреть в замочную скважину, монах быстро собрал яйца, спрятал их под подушкой, задул свечу и громко захрапел. Аббат постучал еще раз, на этот раз громче, и спросил разрешения войти. Наконец храп стих, и брат спросил сонным голосом: «Кто здесь?» – «Это я, аббат!» Дверь резко распахнулась.

Аббат, не обращая внимания на извинения монаха, заявил, что подозревает брата в том, что он готовил еду в своей келье. На это монах возразил, что запах горелого шел от свечи, которая горела дольше обычного, потому что он забыл вовремя ее потушить, полностью погрузившись в молитву.

Тогда аббат направился прямиком к кровати, пошарил рукой под подушкой и извлек оттуда закопченные яйца. Монах, не имея больше возможности отрицать свою вину, сознался в содеянном и принялся молить о снисхождении, ссылаясь на то, что дьявол ввел его в искушение. В тот же миг в углу кельи появился сам дьявол и, услышав речь грешника, бросился вперед с такими словами: «Что за наглая ложь! Я не искушал этого монаха. В этом не было надобности. Верно, что я все свое время провожу за тем, что искушаю добродушных мирян. Но сегодня, я вижу, мне самому есть у кого поучиться».

Как-то раз один монах бродил по рынку и наткнулся на женщину, продававшую двух птиц. Не успели они сговориться о цене, как выяснилось, что у покупателя нет с собой денег. Женщина предложила придержать товар до тех пор, пока монах сходит за кошельком, однако тот отказался, сказав, что лучше возьмет пока одну птицу, а вторую оставит в залог. На это продавщица возразила, что не знает даже его имени на тот случай, если ей придется пожаловаться аббату. «О, – воскликнул монах, – этот пробел легко восполнить. В нашем монастыре у каждого есть священное имя. Мое звучит так: «Уфур лина Хатеяна».[177]

«О, какое прекрасное имя, – воскликнула женщина, – но мое имя лучше: «Ля тадхильна фи таджрибат уалякин наджи даджаджати мин аш-шарир».[178]

Давным-давно жил в Дамаске один богач. Звали его Хадж Ахмад Изрик. Его состояние насчитывало стадо прекрасных верблюдов, перевозивших товары из этого города.

Наконец нашему герою пришла пора умирать, но смерть не сразу забрала его. Он пролежал на смертном одре так долго, что его друзья начали думать, что он, верно, обидел кого-нибудь так сильно, что этот человек никак не простит его грех. Тогда товарищи решили созвать всех знакомых, чтобы они в открытую заявили, что не держат зла на умирающего. Пришли даже враги Ахмада, движимые состраданием к человеку, так долго пролежавшему в предсмертной агонии, чтобы попросить его простить им все зло, что они ему причинили, так же как они простили ему его прегрешения. Однако усилия были тщетны. Врата смерти никак не хотели отворяться перед умирающим.

В конце концов кто-то предположил, что Ахмад мог обидеть какое-нибудь животное. Все знали, что всю свою жизнь он имел дело с верблюдами, поэтому решено было спросить верблюдов. Верблюды, как известно, довольно строптивые создания, так вот верблюды Ахмада отказывались прийти, если только им не дадут целый день отдыха, дабы они могли обсудить сей щекотливый вопрос. Разрешение было даровано, и на следующий день тысяча верблюдов собралась на поляне за городским садом. Их мычание, стоны, бормотание, сопение, пыхтение и храп наделали столько шуму, что слышно было в самом Мазарибе. Дебаты были продолжительными и напряженными, однако к ночи их участники приняли решение направить своего шейха переговорить с Хаджем Ахмадом.

Верблюжий шейх был таких внушительных размеров, что казалось, будто движется не верблюд, а целая гора. По бокам у него свисали пучки волос, словно кисти навьюченных мешков. Он поднимал целую бурю пыли каждым своим шагом, а следы его были такими огромными, что походили на поднос для замешивания теста.[179]

Все, кто встречал его на своем пути, не могли удержаться от возгласа: «Господи Боже! Слава Создателю!» – и плевали при этом через левое и правое плечо, дабы уберечься от недоброго глаза.

Оказалось, что животное, достигшее дома Хаджа Ахмада, не может пройти в дверной проем. Тогда его попросили передать послание через окно. На это посланник лучших из живущих на земле животных ответил, что не желает разговаривать через окно, и пригрозил немедленно вернуться назад. Напуганные друзья Хаджа Ахмада попросили его набраться терпения, пока они снесут одну из стен дома. Наконец верблюд приблизился к постели своего умирающего хозяина и, встав на колени, произнес: «О Хадж Ахмад, ты можешь почить с миром, ибо твои верблюды прощают тебе грехи. Однако они послали меня передать тебе причину своей обиды. Дело вовсе не в ношах, которые ты заставлял их таскать, и не в побоях, что ежедневно получали они от рук твоих слуг. На все это воля Аллаха, таков жребий верблюда на этой земле. Но вот заставить нас, груженных непомерной ношей и связанных в один караван, численностью голов превышающий количество бусин на четках, следовать за маленьким жалким ослом – вот этого мы не в силах вынести».

Жил некогда один человек, у которого была жена и ее прикованная к постели мать. Жили они в двухэтажном доме. Однажды в доме случился пожар. Муж выбросил со второго этажа всю мебель и, оглядываясь вокруг, пытался сообразить, что еще у него есть такого ценного, что необходимо спасти. На глаза ему попалась мать его жены. Он поднял ее с кровати, поднес к окну и, недолго думая, выбросил наружу. Затем подошел к кровати, на которой она лежала, подкатил ее к лестнице и, бережно взяв на руки, понес вниз. Соседи, когда его фигура показалась в дверном проеме, поинтересовались, что такое он нежно сжимает в руках.

– Да это кровать моей тещи, – ответил погорелец.

– А где же сама теща?

– Хм, – смущенно пробормотал мужчина, – я выбросил ее из окна.

Окружающие согласились, что решение его было мудрым.

Нет в мире создания хитрее и опаснее, чем старая женщина. Как-то раз одна старуха, выйдя рано утром из дома, повстречала Иблиса и спросила у него, куда это он направляется.

– Да так, – ответил Иблис, – как обычно – творить зло людям.

– Хм, – прокряхтела старуха, – велика мудрость! Это любому дураку по плечу.

– Частенько мне приходится слышать подобные речи! – усмехнулся Иблис. – Говорят, что не только любой дурак, но и такая старая карга, как ты, может превзойти меня в этом деле.