— И что это могло быть?

Вероника не обратила внимания на мой вопрос.

— Я внимательно разглядывала все вокруг. И увидела. Прямо передо мной, над твоей головой. Перегорели лампочки. На вывеске ресторана.

— Не понимаю. О чем ты?

— Помнишь, ресторан назывался «Дар Ангела». Ты это помнишь?

— Конечно, помню.

— Так вот, «р» и последняя «а» не горели. Понимаешь? Ты понимаешь?

— «Р» и «а» не горели. И что?

— То, что слова уже утратили свое изначальное значение. Они приобрели новый смысл.

Я стал с силой тереть родимое пятно, так что оно начало болеть.

— То есть надпись была «Да Ангел». И что из этого? — И вдруг до меня дошло. — Вывеска говорила «да», ты это имеешь в виду?

— Именно так. Там было написано «Да Ангел».

— «Да Ангел». И ты согласилась выйти за меня, потому что на вывеске не горели две буквы.

— Не только потому, что они не горели. Не только потому, что в результате получилось «да». Но еще и потому, что это был в буквальном смысле знак.

— Да, знак, обозначающий всего лишь название ресторана. Место твоего пребывания.

— Дело в том, что расположение лампочек организовано так, чтобы передать людям определенную информацию. Именно для этого существуют буквенные значки и составленные из них вывески. Они несут некое послание. И в этот момент я поняла, мне стало ясно: нужно сказать «да». Понимаешь, я верю, что у меня есть ангел-хранитель. Я серьезно. И тут: «Да Ангел». Как я могла ослушаться? Некто передавал мне послание. Окружающий мир разговаривал со мной, Фрэнки. Он и с тобой разговаривает. Я не могу этого объяснить. Я доверяю логике. И я умею рассуждать логически. Но логика — это еще не все.

Я был поражен. Помню, как в ресторане меня охватила паника: я представлял себе, что она взвешивает все «за» и «против» — ее желания, надежды, ее любовь ко мне, ее страх дать определенный ответ. Я помню это затянувшееся, неловкое молчание.

Оказывается, она согласилась только потому, что перегорели эти чертовы лампочки на вывеске.

Мне кажется, в этот момент у меня буквально отвисла челюсть, так обычно изображают удивление в мультиках. Некоторое время мы молчали, но тишина не угнетала. Потом я снова принял эстафетную палочку.

— Что ж, спасибо за информацию. По крайней мере, теперь стало ясно, что ни моя внешность, ни мои качества не были частями этого уравнения. Но мне непонятно, какое отношение это имеет к нашему разговору. Мы ведь говорим не о том, почему решили пожениться.

— Мы говорим именно об этом, — еле слышно сказала Вероника.

— Мы говорим о том, почему не можем провести сегодняшний день вместе. Ты понимаешь? Я не виноват… что ты родилась именно четырнадцатого августа. Я знаю этих ребят уже сто лет.

С видом победителя Вероника нарочито медленно кладет кассету обратно в сумку.

— А меня ты знаешь всего лишь полгода.

— Да.

— Так что это простая арифметика.

Про себя я думаю: «Да, это простая арифметика». Но вслух говорю:

— Нет. Однако мне кажется нехорошо бросать всех своих друзей, как только ты… когда… — Я хотел сказать «влюбился», но тут же понимаю, что от этого мое заявление станет только более запутанным. — В тот момент, когда у тебя появляется новая подружка.

Получилось еще хуже. Я пытаюсь загладить сказанное и выкрутиться, но уже поздно. Вероника говорит жестким, одетым в броню голосом:

— Ты опоздаешь.

Нож опять скребет хлебец. Она не ест, просто намазывает масло на хлеб снова, и снова, и снова. Я не двигаюсь. Она права. Если я не выйду сейчас, то опоздаю.

— Я совсем не то хотел сказать. Извини. Понимаю, как это прозвучало. Будто ты просто очередная подружка. Конечно же, это не так. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

— Очевидно, не так, как к своим друзьям. Их-то ты любишь.

— Да, но любовь к друзьям — совсем другое.

Когда Вероника снова начинает говорить, голос у нее меняется. В нем есть раздражение и замешательство, но злобы меньше.

— По-моему, это странно… И немножко… грустно. Ты цепляешься за память о прошлом. Это же нелепо, ты пытаешься вернуть или удержать то, чего уже нет.

— Мы ничего не пытаемся вернуть.

— А что же вы делаете?

Я тупо смотрю на Веронику, соображая, что ответить, и с удивлением обнаруживаю, что не могу придумать ответ.

— Так или иначе, — говорит Вероника, — но я уверена, что все было отнюдь не столь радужно, как это тебе рисуется сейчас. Чем дальше уходит прошлое, тем больше люди склонны его приукрашивать.

— Нет, — слышу я собственный голос, и меня самого удивляет, как громко он звучит. — Все было именно так. Мы просто решили, что не будем забывать прошлое, и точка. Это вопрос…

— Вопрос чего? Жизни и смерти?

— Нет. Не совсем. Это вопрос… это…

Мой голос снова выдает неуверенность.

Вероника негромко и презрительно подсказывает:

— Вопрос привычки. Не более того. Дурной привычки, от которой ты не в силах отказаться. Это же очевидно.

Заставляю себя отвлечься от темы беседы. Я всегда так делаю, когда хочу отогнать ненужные мысли. Пытаюсь сконцентрироваться на времени. Я не люблю опаздывать. Ключи от машины висят на крючке около окна. Я снимаю их и начинаю вертеть в руках. Раздается несколько звуковых сигналов. Это специальное устройство на брелке, так их можно быстро найти. Сигнал откликается на свист, но иногда звучит просто так. Это начинает меня раздражать.

— Привычкой можно назвать что угодно. И в мире нет ничего очевидного, — говорю я.

Говорю просто потому, что это неплохо звучит, или для того, чтобы что-то сказать, неважно что. И только потом понимаю, что оба заявления — чистая правда, абсолютная истина.

Перекидываю сумку с клюшками через плечо, потом снова подбрасываю ключи на ладони. Я все еще надеюсь, что рана может зарубцеваться. Но между нами по-прежнему невидимое поле обиды и непонимания.

Иду к выходу. Металлические набойки на ботинках ритмично стучат, пока я приближаюсь к свежевыкрашенной входной двери. Понимаю, что нужно подойти к Веронике и попытаться поцеловать ее, но сдерживает уверенность в том, что она оттолкнет меня. Я открываю рот, некоторое время ничего не произношу. Вырвавшиеся слова кажутся нелепыми и совершенно неуместными:

— Ну… с днем рождения.

Ведь сегодня у нее день рождения, ей исполняется тридцать лет, именно 14 августа, в наш священный и неприкосновенный день, который мы поклялись никогда не забывать. Я просил и умолял ее, пытался объяснить, что ничего страшного не произойдет, если отметить день рождения завтра, что я компенсирую все с лихвой, что речь идет о каких-то часах, минутах и секундах. Отметим завтра, а не сегодня. Какая в сущности разница? Но она и слушать не хотела, она ничего не хотела понимать.