В христианском контексте этой легенды очевидно, что миссия покарать проклятый город могла быть возложена только на Дьявола или на одного из его верных слуг. Все происходит так, словно Бог, решив наказать жителей Иса, передает их «мирской руке», как говорили в свое время, когда инквизиция не хотела пачкать рук в крови осужденных. Оставленный Богом, город Ис отныне переходит под власть Дьявола, которому, впрочем, он отдал себя и ранее, творя зло.

Одна из версий легенды даже заходит намного дальше в описании настоящего шабаша, произошедшего тогда. Потанцевав с Дауд, красный принц сказал: «„Вы ничего не знаете, люди города Ис! Принесите мне священные сосуды из церкви, принесите мне крест Распятия, принесите мне освященную облатку, и вы увидите!“ Дауд ответила: „Это найдут в церкви моего отца, ибо мой отец верит в обманщика из Назарета!“ Туда сразу поспешили три человека. Они перевернули алтарь и взяли священные предметы в свои проклятые руки. Красный принц, увидев их, рассмеялся про себя и сказал: „Радости вам в этом жилище!“ Сначала он растоптал, разбив на тысячу кусков, сосуды, потом попрал ногами Распятие и плюнул на облатку. Далее, запев „Проклятие Кресту!“, он стал вращать всех остальных в танце на семь разных манеров — в танцах семи смертных грехов. И дворец затрясся, и грянул гром, и взгляды их исказились, ибо их поразил бледный огонь молний».

Вот прекрасный образец черной мессы. Эта версия текста относится к XIX веку, но имеет народное происхождение, то есть содержит архаические структуры, воспроизведенные во вкусе Бремени. Поскольку легенда неизбежно изложена в христианском контексте, кощунство в ней совершенно на своем месте: черная, а значит, проклятая месса знаменует окончательный разрыв с Богом. Таким образом Дьявол берет во владение принцессу и город, в котором она абсолютная владычица, а в конечном счете принцесса лишается власти в пользу сатанинских сил. Ничего другого не имеет в виду и Платон в своем рассказе, обращая внимание на то, что атланты отреклись от богов, забыли их или отвергли божественные заповеди, когда-то составлявшие их силу. Впрочем, во всех версиях легенды сохранилась интересная подробность:

«Когда святотатство было завершено, посланник злых духов остался один во дворце. Он приблизился к Дауд: „Моя милая ласковая крошка, — сказал он, — дочь Градлона, лучшая возлюбленная моего сердца, — не мог бы я как-нибудь взглянуть на ключ от шлюзов города Ис?“ — „Золотой ключ, — ответила она, — носит на шее мой отец, повесив на цепочку. Отец теперь спит, и я не могу получить ключ“. Тогда он бросился к ее ногам, поцеловал ее прекрасную белую ручку и очаровал ее взорами, полными огня и слез».

Легенды все-таки всегда считаются с некоторыми реалиями. Конечно, можно было бы задействовать бурю и природный катаклизм. Но это, вероятно, уменьшило бы суровость наказания. Захват ключа, открывающего шлюзы, которые защищают город от океана, — знаменательный жест: игру действительно ведут дьявольские силы, не позволяющие городу, как обычно, отгородиться дамбой. И потом, тем самым подчеркивается хрупкий характер безопасности Иса: находясь ниже уровня моря, город некоторым образом отобран у моря покровительствующими ему силами и оказывается во власти стихии, как только эти силы перестают ему покровительствовать. К тому же значение символики ключа очевидно. Как пишет агиограф XVII века Альберт Великий, «эта история убеждает, что она [принцесса] взяла у отца ключ, который он носил на шее, как символ королевской власти». Ибо «королевская власть» значит «покровительство»: Градлон, храня этот ключ при себе, даже во сне, выступает в качестве Покровителя города, для которого является легитимным сувереном. А поскольку он представляет христианское общество, то последнему и вверен ключ. Но Дауд, представительница языческого — или так называемого языческого — общества, только что потерявшая верховную власть, доставшуюся «посланнику адских сил», стремится, таким образом, похитить символ, на который не имеет права.

«Не зная, что происходит, недалеко оттуда старый король уснул ночью в своем дворце. В голой комнате Градлона не было ничего, кроме распятия, принесенного очень дорогим другом — Корантеном, епископом Кемперским, ничего, кроме Евангелия, другого подарка святого человека — подарка Гвеноле, сделанного в знак приязни. Во сне старик был красив как ангел. Король Бретани спал, и седые волосы лежали у него на лбу, как корона. Тогда Дауд, злая принцесса, словно ослепнув от помутнения разума, вошла в комнату, не боясь Бога, чтобы украсть ключ. Она прошла на цыпочках, молча, подошла к отцу и тихо, улыбаясь, сняла у него с шеи цепочку».

Что произошло дальше? Этого не говорит ни одна из версий легенды. Но вполне можно предположить, что Дауд передала ключ красному принцу, и тот поспешил открыть шлюзы города, которые согласно, по правде сказать, несколько сомнительному варианту, могли быть открыты, «если город попадет в руки врагов, чтобы впустить море и чтобы победители и побежденные погибли одной смертью». Нельзя удержаться от того, чтобы не сопоставить эти данности со сложной структурой Атлантиды, насквозь изрезанной каналами и защищенной от океана подобием огромной дамбы, которую следовало открывать, только чтобы пропускать корабли.

Жребий теперь брошен, и судьба наносит удар. «К десяти часам в первый раз запел петух. Король Градлон проснулся и позвал священника, который остался ему верен и которого звали Исменео. „Увы! — сказал он. — Я слышу, поет десятичасовой петух. Пора нам готовиться, Исменео, поспешим“. — „Государь король, я сделал все свои приготовления!“. Время шло очень быстро, и Исменео сказал: „Слушайте, я слышу — бьет одиннадцать!“ И снова запел петух.

„Это вторая песня, — сказал Градлон, — момент близок. Сядем на коней и побыстрей покинем город, чтобы бушующее море нас не захлестнуло. Нам надо спешить, пока время еще есть!“ А время шло очень быстро. Петух запел в третий раз. Исменео сказал: „Во имя Бога, покинем прекрасный город Ис, ибо близится полночь и час расплаты!“ Среди ужасного грохота бури пробило полночь».

И тогда город тонет: «Кто-то подъехал верхом на черном иноходце, который в галопе высекал искры из камня мостовой. Это был вестник Божий, посланный в Ис к королю, это был апостол веры, Гвеноле, которого любили бретонцы. Он приблизился с аббатским посохом в левой руке, с золотой епитрахилью на шее, с огненным диском на голове. Он подъехал к воротам дворца, где находился отец принцессы Дауд, и, не слезая с коня, святой человек воззвал в ночи громким голосом: „Градлон! Градлон! Вставай! Скорей! Вставай, чтобы последовать за Гвеноле! Вставай, чтобы бежать от моря! Шлюзы города Ис открыты!“

Старый король, потрясенный, поспешил из комнаты. „Ко мне, ко мне, мой быстрый конь! — кричал он. — Увы, этот город обречен!“ И тотчас, на коне, он бросился вслед за своим очень дорогим другом. Они слышали, как позади них с ревом катится волна. Священник Исменео вскричал: „О! Я слышу за собой тревожные крики! Я должен увидеть, что вызвало весь этот ужас!“ Он оглянулся, но тотчас застыл и превратился в статую. Все, кто присутствовал при этом, не могли пошевелиться, скованные ужасом. Тогда проклятая принцесса, метавшаяся взад и вперед по городу Ис в поисках исчезнувшего любовника и бегавшая с разметавшимися волосами, услышала цокот копыт двух коней, которые галопом спасались от моря. В свете молний она со страхом узнала отца и святого человека. „Отец, отец! Если ты меня любишь, забери меня на своем легком коне!“ И, ничего не ответив, нежный отец посадил дочь на круп коня. Но море тогда стало страшным. „Увы! — простонал Градлон. — Мне должно здесь погибнуть! Море настигает меня, а мой конь уже устал. За четверть часа Ис ушел под воду! Земля и дома, люди и животные — все поглощено, и вокруг меня простирается великое море. О Боже, мой создатель, я здесь погибну! На сей раз я низвергнут в середину большого канала!..“ Тогда Гвеноле, трепеща, воскликнул: „Градлон, во имя Бога, поспеши отринуть эту змею!“ Но отец, исполненный тревоги, обнимал грешницу. И святой человек свершил крестное знамение, коснувшись ее своим посохом. Любовница злого духа тотчас скатилась в яростные волны и погибла в той пучине, в которой едва не погубила короля — в том месте, которое сохранило название Туль-Дауд,[86] или Туль-Альхуэз,[87] то есть „Пролив Дауд“, или „Пролив Ключа“. И старый король услышал невдалеке громкий смех в ночи… К восходу солнца святой человек и Градлон поднялись на вершину Мене-Ома, той горы, подножие которой погружено в песок, а вершина вздымается к Дуарненезу. Отсюда король Бретани бросил взгляд назад; но там, где находился Ис с его десятью портами, он не увидел ничего, кроме моря. „У меня был город из числа самых прекрасных, — сказал он, — но теперь от него ничего не осталось!“ Сердце его разбилось, и глаза наполнились слезами».