"С Божьей помощью, когда наши люди немного отдохнут, мы намерены немедленно отправиться за ними [нашими врагами]", — объявил он в письме, которое написал своим добрым городам несколько часов спустя. Поэтому король занялся реорганизацией своих войск, наймом подкреплений и обеспечением боеспособности 30.000 человек, составлявших городское ополчение. Он не мог позволить себе выбирать своих сторонников или анализировать причины их перехода на его сторону. О тех, кто бежал с графом дю Мэн, Панигарола отметил:

Большинство из них вернулись, а некоторые возвращаются каждый день, и Его Величество оказывает им очень хороший прием.

Сам граф дю Мэн сообщил, что он возвращается с 200 копий. Людовик просто приказал включить контингент из Пуату в свою армию. Единственным капитаном, павшим духом, был Жан Гаргесалль, начальник кавалерии, который был уволен за дезертирство. Немного снизив налоги, король еще больше укрепил свою власть над сердцами парижан. Все, с кем беседовал Панигарола, уверяли его, что город никогда не относился к своему государю лучше, чем в то время, и указывали на отсутствие в столице "бургундских сторонников". В своей депеше от 26 июля миланский посол заключил: "Его Величество решил продолжить предприятие".

31 июля бретонцы и бургундцы покинули Этамп, где они собрались после Монлери, и отправились на восток. Затем король приказал де Руо и Жану де Салазару двигаться вверх по левому берегу Сены, чтобы захватить мосты и преследовать противника. Однако он знал, что не сможет долго удерживать контроль над рекой. После трехдневной задержки графу де Шароле и герцогам Беррийскому и Бретонскому все же удалось переправиться через реку по импровизированному мосту. Людовик также узнал, что герцог Бурбонский, граф д'Арманьяк и герцог Немурский собираются присоединиться к бургундской армии с несколькими тысячами человек, также как и войска герцога Иоанна Калабрийского и маршала Бургундии. Парижу грозило вскоре оказаться в осаде[66].

В этот момент положение короля стало ухудшаться. Его надежды на проведение кампании против принцев постепенно рушились из-за внушавших страх предостережений и разоблачений двуличия. Некоторые из его капитанов заявили, что не доверяют своим людям, особенно тем офицерам и солдатам, которые вернулись "после игры в труса при Монлери". Осторожные советники внушили ему сомнения. Члены Парламента выступали за мир любой ценой на том основании, что некоторые важные люди в столице были готовы к предательству. Недовольные были в основном среди государственных служащих и священников. Амбициозные бюрократы думали, что смогут подняться выше благодаря поддержке своих феодальных покровителей. Как и епископ Парижа, большинство духовенства и Университет надеялись, что принцы поддержат требования церкви за счет короны. Наконец, был раскрыт заговор, в котором участвовала небольшая группа чиновников, явно намеревавшихся захватить королевский дворец. День за днем агенты Людовика приносили своему господину новые доказательства предательства.

Жан-Пьер Панигарола, внимательно следивший за тем, что происходило в окружении короля, отправил герцогу Милана очень тревожную депешу:

Мой господин, мой долг обязывает меня сообщить Вам, что дела Его Величества с каждым днем идут все хуже и хуже. Король остался без Совета, потому что его советники умирают от страха, особенно адмирал; кроме того, очень болен бастард д'Арманьяк. У Его Величества нет никого, кому он мог бы довериться. Отныне граф Булонский на стороне принцев.

Войска, защищающие Париж, недовольны, потому что король не дает им денег […] За последние две недели люди дезертировали небольшими группами, в общей сложности более ста копий.

Королевские агенты перехватили письма, адресованные некоторым парижанам, в которых говорилось о существовании заговоров с целью передачи города врагу и таким образом, Людовик стал "остерегаться Парижа". В Лионе, одном из столпов королевства, один из высокопоставленных чиновников принял участие в заговоре с целью передачи города представителям герцога Беррийского.

Все это внушило королю […] столько опасений, что он […] растерян и глубоко встревожен. Его камергеры и главные офицеры не смеют поднять глаз от земли.

В отчаянии Людовик проявлял такой же пыл, как и в оптимизме, а открытое проявление его чувств, казалось, стимулировало работу ума. В то время, когда Панигарола отправил свою депешу, король решил предпринять смелый ход, который должен был поднять боевой дух его подданных, но который мог стоить ему и столицы, и трона. Когда он объявил, что собирается отправиться в Нормандию, чтобы собрать людей, деньги и продовольствие для Парижа, горожане жаловались, что он не может бросить их в такой момент, а его советники предсказывали самые мрачные бедствия. Однако 10 августа, в соответствии со своим планом, французский король покинул столицу с небольшой армией, оставив своих верных капитанов прививать необходимое мужество городскому ополчению. Он также отстранил Шарля де Мелёна от должности генерал-лейтенанта и назначил на его место старого Карла, графа д'Э, которому, как он знал, можно было доверять[67].

Во время трехдневной остановки Людовика XI в Руане сотни дворян собрались под его знамена. 17 августа он снова отправился собирать ресурсы самой богатой провинции Франции. Его ряды постоянно пополнялись новыми воинами. Как только появилась возможность, король отправил в Париж несколько элитных рот. Уже 14 августа отряд из 200 кавалеристов под командованием старого капитана Жана Миньона прибыл в столицу с запасом оружия, арбалетами, пиками и эскопеттами (огнестрельное оружие), использование которых получило широкое распространение лишь в XVI веке. Для плотского утешения и духовного окормления людей Миньона "за этой компанией также ехали восемь шлюх и черный монах, их духовник".

21 августа, когда король добрался до Эврё, он узнал, что штандарты мятежных принцев наконец-то появились перед стенами столицы и немедленно отправил адмирала с подкреплением в Париж.

19 августа, захватив различные мосты через Марну, армия принцев, следуя по правому (северному) берегу Сены, достигла предместий столицы[68]. Граф де Шароле и герцог Иоанн Калабрийский обосновались в Конфлане, между Шарантоном и Парижем, где у герцога Бургундского был замок. Герцог Бретонский занял Сен-Мор-де-Фоссе, в излучине Марны, а бретонский контингент продвигался на север, чтобы занять Сен-Дени. Наконец, герцог Беррийский поселился в Ботэ-сюр-Марн, в королевской резиденции, которая когда-то была резиденцией Агнессы Сорель.

24 августа в Шартре, во время последнего смотра своих войск, король Франции получил тревожные новости из своей столицы.

Утром в четверг 22 августа шесть герольдов прибыли в Париж, чтобы потребовать от главных правительственных органов города прислушаться к справедливым требованиям принцев. На следующий день, когда Штаты столицы на совете решили удовлетворить эту просьбу, Гийом Шартье, епископ Парижа, возглавил делегацию в замок де Ботэ. Перед герцогом Беррийским, восседавшим среди своих могущественных баронов, граф де Дюнуа, несмотря на мучившую его подагру, изложил