Никогда прежде Семёнов не видел её лицо столь суровым, если не сказать свирепым. Атаман не исключал, что столь резкая реакция была вызвана не настойчивостью полицейского, а подозрением, будто террористка действительно могла оказаться давней и тайной любовью генерала.

Прежде чем ответить на её замечание, лейтенант долго, соблюдая древние каноны национального этикета[50], кланялся и расточал извинения, а затем неожиданно сухо произнес.

– Я не стал бы уточнять у господина генерала, если бы не знал, что полицейское командование предпочло бы рассматривать стрелявшую в него женщину как решившуюся на это из ревности. Исключительно по данной причине.

Прежде чем перевести эти слова, Сото сочла необходимым выяснить у японца, правильно ли она поняла стремление его командования, и не сомневается ли в достоверности данного толкования сам лейтенант. А затем удивленно пожала плечами, давая знать, что не разделяет подобного мнения.

– Полицейское командование действительно хочет повернуть все дело таким вот образом? – удивленно переспросил, в свою очередь, атаман.

– Именно так, господин генерал.

– Это уже настораживает.

– Понимаю, что вас обеспокоило. К тому же я не обязан был прямо говорить об этом.

Последнюю фразу атаман понял и без перевода и многозначительно переглянулся с Сото.

– Мы не станем сообщать о том, что услышали от вас, – заявил Семёнов. – Поэтому хотелось бы знать: почему полицейское командование не желает видеть в этой женщине террористку?

– Отвечайте, не опасаясь, лейтенант, – мило улыбнулась ему Сото. – Вы будете очень щедро вознаграждены, – добавила она, и мужчинам оставалось лишь фантазировать, какой именно вид «награды» имела в виду эта красавица.

– Так моему командованию было велено, – коротко отчеканил лейтенант. – Больше я ничего не знаю, извините, извините, извините, – откланиваясь в такт каждому слову, пятился он к двери.

– Подождите меня на крыльце, лейтенант, – успела сказать Сото, прежде чем он вышел в прихожую. Она быстро обулась, поправила прическу и, предупредив атамана, что не знает, когда вернется, выпорхнула из комнаты. Однако через несколько секунд голова её вновь появилась в дверях. – Кстати, вы, господина генерала, почему-то никогда не вспоминаете о подпоручике фон Тирбахе.

– О ком?! О Тирбахе?! Пардон, а при чем здесь фон Тирбах?! – вскинул атаман в удивлении брови.

– Курбатов и-вам мало чем способен помочь, поскольку сам является эмигрантом. А фон Тирбах – германца, да, барон; у него теперь свой старинный рыцарский замка.

– Замок свой, что ли? – заинтригованно переспросил Семёнов, поднимаясь и подходя к окну.

– Большой замок, больсая усадьба, да. Надо крепко думать, господина-генерала.

– А по поводу чего тут «крепко думать». Дам задание, выяснят, какова судьба нашего барона. Наверняка, вместе с Курбатовым обучается в какой-то из диверсионных школ рейха.

– Искать надо фон Тирбаха, господина генерала, – сосредоточенно произнесла Сото, сгоняя с лица свою неизменную ангельскую улыбку, – искать и-осень-то крепко думать.

* * *

После разговора с лейтенантом полиции главком ожидал услышать от Сото что угодно, только не напоминание о фон Тирбахе, и впрямь всеми – и полковником Родзаевским, и Фротовым, и Бакшеевым… – забытом. А ведь, действительно, после войны барон, если только он, скотина, не зажрется и не зазнается, мог бы на какое-то время приютить его в своем замке, помочь с устройством. Странно только, что Сото неожиданно вспомнила о нем, причем сразу же после угрожающих намеков полицейского.

«А может, плюнуть на все, – с грустью подумал Григорий, – и податься вслед за Сото в Европу?» Тоскливо ему стало в этих краях; какая-то непреодолимая, тюремная тоска одолевала Семёнова всякий раз, когда он обращал свой взор в сторону пограничных высот и хребтов. Никто, вроде бы, свободы его не ограничивал, а чувствовал он себя так, словно давно смотрит на этот мир сквозь решетку камеры смертников.

Семёнов вернулся к столу, налил себе в рюмку коньяка и долго держал её у рта, словно в сосуде этом был не благородный напиток французов, а смертоносная отрава.

«Постой-постой, – вдруг догадался он, мужественно сопротивляясь коньячному искушению, – а не возник ли образ фон Тирбаха только потому, что японка сама намерена воспользоваться услугами барона, как только судьба забросит её в Германию? Так, может, замок новоявленного германца, если только он существует в природе, стал бы действительно на первых порах приютом и для Сото, и для тебя?»…

«Больсой замок, больсая усадьба, да, – вспомнились ему слова девушки. – Надо крепко думать, господина генерала!»…

В поисках родственников молодому барону Виктору фон Тирбаху помог сам Скорцени.

Узнав от Курбатова подлинную историю, «внебрачного» барона[51], обер-диверсант связался с кем надо в центральном руководстве гестапо (очевидно, с одним из заместителей Мюллера), и уже через два дня получил неоспоримые доказательства того, что немецкий барон Георг фон Тирбах имеет прямое отношение к тем Тирбахам, коих отец называл Виктору перед его отправкой из России. А самое главное, он дальний родственник «китайскому» генералу фон Тирбаху[52].

Не зная своей германской родни поименно, отец, тем не менее, составил для её представителей рекомендательное письмо, которое, конечно же, могло пригодиться молодому офицеру-диверсанту. Хотя о существовании барона Георга, с которым Виктор познакомился благодаря Скорцени, он то ли вообще не имел никаких сведений, то ли попросту забыл упомянуть его. Как оказалось, старый барон представлял одну из ветвей их рода.