Усадив атамана на низенький топчан, Сото не сняла, а, извиваясь всем телом, буквально выползла из пестрого халатика, словно змея из собственной кожи, и, обхватив руками голову Григория, все тянулась и тянулась ввысь, приближая к его лицу чуть влажный «бутон тысячи утренних тайн», пьянящий восточными сладостями и чистотой изначально греховного тела…

– И-тебе не нужно ничего копать, атаман, – прошептала девушка так, словно вместе с «бутоном» доверяла ему еще и тайну своей судьбы. – И-это не япоски подослали к тебе женсину-камикадзе, как ты думаешь. Япоски подослали не её. Они подослали меня, япоску, – слово «япошка» явно нравилось Сото, не подозревавшей, что оно может восприниматься как унижение. В её произношении оно обретало какой-то особый шарм.

– Тебя, говоришь, в соболях-алмазах? Это для меня не новость. Но ты подослана вообще… А речь идет о том, что «вдова» подсунута была сегодня. Специально для покушения.

– И Сото тоже подослана сегодня, специально для покушения.

Атаман озадаченно посмотрел на возлюбленную: то ли он слишком устал, то ли чего-то не способен был понять. Он уже не удивлялся привычке Сото «попугайничать». Тем более, повторяя слова, девушка в то же время старалась придать им свой, особый смысл, порой совершенно противоположный тому, который вкладывал в них Семёнов.

– Что же ты молчала?

– И-чтобы ты знал, что умею молчать, – с особой тщательностью старалась выговаривать она звук «ч».

– Почему же теперь заговорила?

– И-чтобы ты знал: умею говорить.

– Не виляй хвостом, в соболях-алмазах! Зачем нужно было подсылать тебя? В штабе квантунцев мне уже не доверяют?

– Вам, господина генерала, доверяют. Не доверяют многим из тех, кто вокруг вас.

Семёнов откинулся на спинку кресла и, запрокинув голову, с минуту смотрел так в потолок. Японка помнила, это его традиционная, даже, возможно, ритуальная поза. В ней атаман впадает то ли в глубокие раздумья, то ли, наоборот, предается бездумной медитации.

– А ведь начальники твои прекрасно знают: если я начну подозревать свое ближайшее окружение, – мне конец, и всему штабу армии моей конец. Мы попросту перегрыземся, как стая взбесившихся волков.

– И-как стая волков, да, – лучезарно улыбнулась Сото, точно так же, как убеждала недавно атамана сделать себе харакири.

– Так почему тебя подослали сегодня? Ответа так и не услышал.

– И-в штабе знали, что вас хотят убить, господина генерала.

Григорий вновь запрокинул голову, пытаясь что-то ответить, однако Сото шаловливо, хотя и довольно настойчиво, привлекла его к своему телу.

– В «бутоне тайн» и-нет смерти, – назидательно объяснила она стареющему генералу, – там есть только жизнь.

– Спасибо за науку, но мы сейчас не о том говорим, – пытался атаман вырвать свою голову из цепких рук девушки.

– Не о том, да. Руськие присылает женсину, чтобы убить вас. Япоски присылает Сото, чтобы любить вас, да. И-что лучше, господина генерала?

– Ты не мудри, не мудри, в соболях-алмазах! Если в разведке Квантунской армии знали о готовящемся покушении на меня, то почему не предупредили? Союзники мы или уже не союзники? А теперь я в вечных должниках у тебя ходить должен.

Это был не вопрос. Это было признание мужчиной своего обречения на вечную любовь и безграничную признательность. Командующий сидел на тахте, по-восточному скрестив ноги, а Сото, всё более распаляясь его близостью, постепенно взбиралась на него, грациозно забросив ему за плечо вначале одну ножку, затем вторую, изгибаясь в неподражаемом инстинктивном танце живота.

В перерывах между встречами с ней Семёнов, чувствуя, как любое расставание становится все томительнее и невыносимее, не раз пытался определить место этой девушки в своей жизни. И каждый раз ловил себя на мысли о том, что японка давно перестала восприниматься им в пределах таких понятий, как любимая, подруга, наложница…

Их свидания становились для него наградой за все те поражения честолюбия и эмигрантское унижение здесь, на чужой земле. Изысканные ласки Сото открывали перед ним свои сокровенные таинства, словно великое вифлеемское озарение. Смиренная покорность их неминуемо перерастала в азартную игру неиствующей плоти, чему любовники предавались с обреченностью самоубийц, до полного изнеможения. Зато вслед за тем наступало истинное наслаждение собственным бытием, что сродни бытию внеземному.

В военной миссии ожидали начальник разведывательного отдела штаба Квантунской армии полковник Исимура и его переводчик – капитан Куроки.

– Нам стало известно, господин генераль, что вы проявляете все большую нетерпимость к политике японского правительства в Маньчжурии. Нам стало известно…

Презрительно опущенные уголки губ капитана застыли в оскорбленно-возмущённой мине, выражение которой на лице хозяина обязывало Семёнова вспомнить, кто есть кто. То есть кому казачок служит и кем оплачиваются все те загулы и увлечения, которыми он скрашивает свое великое маньчжурское безделье за спинами японских солдат.

– Не могу понять, о чем вы, господин полковник, – обратился командующий к Исимуре, поскольку капитан начал с перевода его слов.

– Ваши офицеры и вы лично постоянно возмущаетесь по поводу того, что Квантунская армия не начинает наступления и даже не собирается переходить русскую границу, – продолжал уже сам Куроки.

Ситуация с переодеванием генерала Судзуки была патовая: всем давно было известно закулисье, да и для «капитана» не оставалось секретом, что он давно раскрыт. Тем не менее тот предпочитал выступать в роли вежливого, чинопочитающего переводчика, давая понять, что игра эта предназначена для всех офицеров, политиков и коммерсантов, с которыми ему здесь приходится иметь дело. А еще он предпочитал демонстрировать полное пренебрежение к тому, известно ли командующему, кто перед ним, или не известно.

– Армия – на то и армия, господин капитан, чтобы жить с войны, а не с подачек, в соболях-алмазах, – переминался Семёнов с ноги на ногу, ожидая, когда восседавшие в плетеных креслах японцы великодушно предложат ему присесть.

– Воюет не армия, воюет император, – назидательно объяснил Исимура, прекрасно понятый Семёновым и без переводчика. – К тому же существует разработанный Генштабом и самим императором утвержденный план «Оцу»[44]. Вы знакомы с этим проектом?

– Знаком-то я знаком, но… – иронично подергал левой щекой Семёнов.

Он прекрасно помнил, что в соответствии с тем планом его пятнадцатитысячная к тому времени армия, которую поддерживали не только японцы, но и Чанкайши, должна была прорвать советскую границу в районе Могоча и повести наступление в направлении Якутска. Затем, перегруппировавшись и пополнившись людьми из русских поселений в верховьях Лены, он должен был бросить свои части на Байкал, полностью парализовав при этом байкальский участок Сибирской железной дороги.