разрушенная. Всё — практически за бесплатно. Точнее — за политическую выгоду, за право считать Афганистан в своей политической орбите.

И, собственно, Афганистан был с этим согласен. Афганцы в большинстве своем считали «руси» если не друзьями, то, скажем, старшими товарищами. Но вот затем кто-то решил поторопиться и подхлестнуть «клячу истории». У нас были самые добрые намерения — помочь «демократической революции», раздать крестьянам землю и воду, дать людям образование, выстроить промышленность. Сколько в этом было холодного стратегического расчёта, сколько старческого маразма последних романтиков мировой революции в Политбюро, — неизвестно.

Факта два.

Русские действительно поначалу считали, что выполняют интернациональный долг и помогают афганцам начать жить чуть получше.

Афганцы действительно поначалу встречали русских цветами.

Но очень скоро и те, и другие избавились от иллюзий. Место иллюзий заняла кровь…

Гибель первых военных советников была недобрым знаком. «Демократический» режим Тараки, а затем Амина своими действиями уже начал настраивать против себя собственный народ. И советские «кураторы» начали в сознании людей также связываться с арестами людей и расстрелами непокорных крестьян, с террором правительственных комиссаров и подрывом базовых устоев исламского общества. Большевизм вызывал сопротивление в Афганистане, как когда-то вызывал сопротивление в России — и «советских» всё больше ассоциировали именно с ним.

Но «советские» упорно держались здесь той политической силы, которая отличалась от любой банальной восточной деспотии только хлёсткими фразами про строительство социализма. Фразами, которые раздражали людей ещё больше.

Не один человек говорил Александру, что ввод русских войск многие афганцы восприняли поначалу как вмешательство справедливой и защищающей руки «Белого Царя». Который восстановит прежнюю жизнь и даст по мозгам распоясавшимся «хальковцам» и «парчамовцам». И разочарование в этом было неприятным. А каков ответ со стороны застрявшего на родоплеменной стадии исторического развития пуштуна на доставленные чужаками неприятности?..

Когда проедешь по этой ведущей от Саланга вниз, к Кабулу, «дороге смерти», когда насмотришься на кажущийся бесконечным ряд подбитых советских танков, когда окажешься на передовой вместе с моджахедами, съешь с ними пополам кисть винограда и услышишь весёлое: «А, руси, душман будем долбит?» — и когда от самого Масуда услышишь как бы полуизвинение-полусожаление, что «воевали мы не с русскими, а с советскими, помогавшими антинародному режиму», а с Россией он готов на дружбу и даже на военный союз, — тогда задумаешься: ради чего была та война? Ради чего мы полезли с кулаками в страну, и без всяких «апрельских революций» дружественно настроенную?

* * *

Их машину остановили в Хайратоне — на пороге, можно сказать, своей страны. Через речку. Правда, это был девяносто седьмой год, и Узбекистан, что лежал по ту сторону железного моста, давно уже был не своей страной, но все же…

Солдатику на посту не понравилось, что чужой «франк» повязал голову чалмой. Да к тому же по-пуштунски. А что такого? Когда по афганским дорогам едешь, нет лучшего амортизирующего средства для защиты головы при встрече с крышей кабины, чем такой валик вокруг черепа.

Но худшее было впереди. Из всех документов у «руси» на руках — оказалось только удостоверение «Огонька». Паспорт оставался у министра иностранных дел Дустума — был и такой у «генерала Севера». Уж больно быстро тогда сорвались в Джабаль-ус-Сирадж на приглашение Масуда поучаствовать в штурме Кабула. Генерала в сопровождение Дустум выделил, а вот паспорт, отданный для проставления визы, так и остался лежать в Мазари-Шарифе. И теперь постовой совершенно взбеленился, увидев вместо понятного документа книжечку служебного удостоверения.

Александра вытащили из кабины, один солдат вцепился в воротник, а двое ухватили за руки. Пока его волокли к глиняной стенке дувала, таджик, яростно жестикулируя, что-то доказывал. Имя «Дустум» звучало с частотой пулемёта — Александр успел во время поездки рассказать, по чьему приглашению он здесь. А под конец старик, видно, почувствовал, что не хватает последнего аргумента. Забежал вперёд и встал у солдат на пути. Если по совести, жизнью своей он вписался за бывшего соотечественника.

Как много на свете хороших людей! Какие фашисты их одолеют?

* * *

Ехали долго.

Писатели подавленно молчали. Не издавали ни звука, даже когда наваливались друг на друга в тесной зарешеченной будке милицейской машины при особенно сильных прыжках её на избитой дороге. Александр со всей силы сжимал и разжимал веки. Нет, не слёзы текли, но глаза щипало почему-то так, будто в них натекал пот, как при тяжёлой работе. Откуда пот? Холодно…

Бандиты по ту сторону решётки переговаривались редко и негромко.

А он всё время возвращался к одной и той же мысли. Ведь после убийства Сашки Корзуна их уже не должны оставить в живых. Они же расскажут, как только окажутся на свободе, про то, как и что произошло! Как был убит журналист Александр Корзун. Убит при выполнении своей работы. Они расскажут про то, как подло это было сделано. Каким героем проявил себя этот простой, пусть и с хитринкой на уме, но смелый и верный луганский парень…

Или? Или они уже не смогут ничего рассказать? Сорок пять скоро исполнится. Если. Если исполнится. Пожил, повидал. Что-то сделал, чего-то не успел, но уже и не важно. Жена есть, у неё хорошая работа, не пропадёт. Сын взрослый. Дом на даче построил. Долгов нет. Поездил по миру, повидал. Побывал на разных концах истории — в Европе и в Афганистане, на Крайнем Севере и в жаре Индии. Обмакнулся во все океаны — была такая фишка. Неплохие делал материалы, иные даже громко прозвучали. Пара книжек написана, а если ещё одной не будет — то и чёрт с ней! Всё равно народ сейчас книг не читает, в Интернете сидит.

Если честно, не особенно жалко было и попавших в эту переделку писателей. Сдружиться он с ними не успел, книг их ранее не читал. Свои ребята, конечно, поэтому переживается за них. Но не больше. Ведут себя достойно, перед карателями не ползают, о жизни не молят. Хорошие ребята, что уж там. Если выживут, опишут, как оно бывает на войне. Как, оказывается, близок фашизм даже внутри нашей цивилизации — казалось бы, навсегда, насмерть привитой от него в ту войну. Чуть промедлили, дали повод, показали безнаказанность, и вот они, фашисты. Вчерашние обычные парни. Заронили в головы им национализм, дали оружие в руки — и пошло месилово из-за кретинской химеры «нация по-над усе»!

Но это всё философия. Мозговая деятельность вокруг реальности. Интереснее было другое. Что же это за цели такие у того действа, что произошло, у того, что производится сейчас над ними, тремя пленниками? На что организаторы провокации всё равно хотят их вытащить, раз жить оставили и куда-то везут? Чего