Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот воевать Стася пока не была готова.
- Возможен вариант… - князь неотрывно глядел на приближающийся берег. Узкий хищный корабль свеев замедлил ход, пробираясь меж широкими низкими ладьями. Он словно крался, приглядываясь к той суете, что царила на пристани.
Интересно, это у них всегда так или просто день… не задался?
- Если вы, Горыня Переславовна, изволите попросить принять вас во служение, скажем, неким сроком, а Анастасия согласится, - говорил князь медленно, растягивая слова. И каждое давалось ему с трудом. – Тогда вы заключите договор, скрепите его силой, и ни ваш отец, ни сам государь этот договор расторгнуть будет не властен…
- Ото ж! – отозвалась Баська, разрушив всякую торжественность момента. – Ты только королевича в награду не проси.
- Почему? – Горыня удивилась.
- Ну… королевичи – чай не коты, на всех не хватит.
С шумом скользнул в воду камень, служивший якорем, а пара тяжелых веревок взрезали воздух, чтобы тяжко шлепнуться на деревянный настил, где их подхватили, потянули.
- Королевич мне не нужен, - произнесла Горыня решительно. – Клянусь служить ведьме Анастасии…
- Волковой, - подсказала Стася.
- Волковой… верой и правдой!
- Три месяца, три недели и три дня… - Баська пыталась одним глазом глядеть на берег, другим на Стасю. И приплясывала от нетерпения, до того ей любопытно было.
- Три месяца, три недели и три дня… - повторила Горыня.
И над ладонью её поднялось переливающееся золотом облачко, которое Стася подхватила да и замерла, не зная, как дальше быть. Но тут же, чувствуя всеобщее напряжение, сказала:
- Принимаю твою клятву. По службе будет и награда.
Облако развеялась, а корабль скребанулся бортом о дерево, захрустел возмущенно. Откуда-то сбоку раздались крики и всхлипы, вскоре, правда, стихшие. А с той стороны уже тянули доски да ковры, спешно расстилая их поверх, готовя путь человеку, что самолично решил встретить свейский корабль…
… а вы тоже заметили, что в сказках после свадьбы пишут: «Вот и сказке конец»?
Вопрос, не единожды задаваемый счастливо женатым дедом Ануфрием в состоянии легкого подпития.
- А вот поглянь, поглянь, - матушка поспешила сунуть очередную парсуну, писаную на досочке со всем уважением к заветам предков. – До чего хороша!
Девица, может, была в жизни и неплоха, но вот мастерство живописца и старательное следование традициям не оставили этой красоте и шанса.
Лицо у неё было округло.
…как у пяти предыдущих.
Бело.
…как у пяти…
Брови поднимались аккуратными дужками.
…предыдущих.
Лежала светлая коса. Сияли камушки, которыми золотых дел мастер старательно украсил венчик девичий и наряд, демонстрируя, что Медведевы не только искусству не чужды, но и состоятельны.
- И норовом-то тиха, мила. Голосок нежный, - продолжала матушка, потянувшись, правда, к заветной шкатулочке, в которой, сказывали, еще с десяток невестиных парсун хранилось.
А то и поболе.
- Матушка…
- Матушка, - царица изволила громко всхлипнуть и прижала к глазам платочек из тончайшего полотна. Прижать прижала и глянула строго. – Давно уж матушка! А мне бабушкой охота побыть!
Елисей подавил тяжкий вздох.
- Ладно, отец твой… но ты-то разуметь должен! Негоже хлопцу на третьем десятке не то, что неженатым, не просватанным быть! – голос матушки зазвенел металлом, который заставил Елисея поежится.
Все-таки норовом царица была… не столь мягка, как о том сказывали. Во всяком случае женскую половину терема она держала в строгости, не приемля никакого своеволия.
Злые языки шептались, что не только женскую половину.
- Ты не только о себе думать обязан! – матушка рученькою взмахнула, и девица, которая шкатулочку заветную держала, поспешила удалиться. – О государстве!
- Я думаю.
Елисей поерзал.
Нет, жениться надобно, тут спору нет. И с надобностью этой он давно уж смирился. Как ему казалось. А теперь выходило, что смирения недостаточно.
- Думает он… как батюшка… никакой ответственности… - матушка заговорила иначе. И парсуну сама забрала. – Бояре грызутся. Друг другу строят козни…
- Будто так они не строят, - возразил Елисей, которому хотелось оказаться где-нибудь по-за пределами этого садика, пусть бы был тот несказанно хорош.
В нем и пруду место отыскалось.
И камням горкою хитрой уложенным. И золотолистному плющу, что гору эту скрепил. Меж листьев поднимались хрупкие цветочки.
Звенели пчелы.
Бабочки порхали. На царицыной яблоне поспевали яблоки, про которых в городе множество всяких слухов ходило, дескать, и жизни они прибавляют, и красы, и… вранье. Яблоки были хороши, сладки, но и только.
- Строят, не без того, - согласилась матушка, присаживаясь на деревянное креслице, заботливо укрытое покрывалом из собольих шкур. – Но тут другое.
Она погладила меха.
И пальцами пошевелила, позволяя силе коснуться каменьев в перстнях. И те вспыхнули, отвечая на матушкину ласку.
- Каждому охота дочь свою или родственницу в царицах видеть.
Елисей фыркнул.
Может… может, потому он и не женится, из-за этой вот охоты, которая читалась во взглядах каждой встреченной девицы, вкупе с надеждами и чаяниями всей родни, что за девицей стояла.
Взять ту же Медведеву.
Она и вправду хороша. Куда там парсуне… надобно подбить батюшку, чтоб указ издал, чтоб, стало быть, не по заветам предков малевали, а как оно есть. Елисею, если подумать, не с предками жить, но с конкретною девицей. А то за этими заветами поди-ка разбери, какова оная теоретическая девица, как бы выразился младший братец, в естественном своем обличье.
- Оттого и мучаются.
- Они?! – искренне возмутился Елисей, ибо замученным видел он прежде всего себя.
- И они в том числе. Но девок пожалей… им-то, пока не женишься, тоже свою судьбу не устроить.
Об этом Елисей как-то вот… не думал.
- Соловьева мне давече жалилась, что двадцатый годок дочке пошел, а супруг про сватовство и слышать не хочет, все ждет, пока батюшка твой слово свое скажет. И Куньева туда же, хотя и призналась, что еще когда с Кузнецовыми сговорились, да только те в понимании и ждать готовы. Были. Теперь же устали и старшенькому своему другую невестушку хотят присмотреть, но… - матушка развела руками. – Если кто по роду и по силе равный, то и не спешит девку выдать. А когда спешат, то… сам понимаешь, вопросы возникают.