– Надеюсь, что-нибудь столь же развратное. – Джессика погладила его по груди, и он опять убрал ее руку.

– Я хотел… облизать тебя, с головы до пальчиков ног.

Она закрыла глаза:

– Да, развратно.

– Хотел лизать, целовать, трогать тебя… везде. – Дейн поцеловал ее в лоб. – Везде, где белое, где розовое. И все остальное. – Он провел языком по гладкой брови. – Что я сейчас и сделаю. А ты лежи!

– Ладно. – По телу ее пробежала дрожь, видимо, удовольствия, потому что изогнулись уголки мягких сочных губ.

Он больше ничего не говорил, отдался своей фантазии. На деле она оказалась еще слаще, чем он думал, и пахла опьяняюще.

Дейн поцеловал ее в носик, насладился атласом щечки. Вздохнул и заново открыл для себя ее немыслимую красоту: безупречный овал лица, изгиб ключицы; прекрасная кожа настолько тонкая, что хочется плакать.

Ее совершенство разбивало ему сердце, потому что он не мог ее иметь.

И все-таки мог, по крайней мере, сейчас. Мог трогать эти губы… лицо… ухо… стройную шею.

Он вспомнил, как стоял в тени и мечтал о ее белой коже, освещенной фонарем. Он провел губами по плечу, на которое тогда смотрел из укрытия, от него вниз по руке до кончиков пальцев и обратно. Потом проделал то же с другой рукой. У нее сжались пальцы, послышался легкий вздох, который отозвался в его сердце пением виолончели.

Он осыпал поцелуями твердые круглые груди, лизнул соски и насладился ее тихим стоном, потом заставил себя двигаться дальше, потому что было еще много всего, а он ничего не принимал на веру, потому что, насколько он знал, завтра мир может рухнуть, и ад разверзнется и поглотит его.

Влажные поцелуи сместились на живот, прошлись по изгибу бедра, спустились на нежные, стройные ноги, донизу, до кончиков пальцев, как он обещал. А потом медленно вернулись по внутренней стороне ноги.

Там было влажно и горячо, она была более чем готова, но Дейн не поддался. Он мог доверять только настоящему, может, этот момент – все, что ему дано, и он опять проделал путь до пальчиков другой ноги и обратно. Потом язык коснулся бархатной кожи над гнездышком завитков между ногами.

– Ты прекрасна, Джесс. Каждый дюйм. – Пальцы проскользнули в густые заросли.

Она застонала.

Он прижался ртом к влажному центру.

Она тихо вскрикнула и вцепилась ему в волосы.

Женский крик удовольствия запел в его венах. Сочные запахи, вкус женщины наполнил его жизнью. Она была всем, чего он хотел в этом мире, и она была его, она хотела его.

Дейн, наконец, вошел в нее, а потом мир содрогнулся, и если бы в этот момент он рухнул, Дейн с радостью пошел бы в ад, потому что она прижимала и целовала его так, как будто для нее не было завтра, как будто она вечно будет сжимать его в объятиях и хотеть.

На следующий день она отдала ему икону.

Дейн нашел ее на столе, когда пришел в комнату для завтраков. Она стояла между его кофейной чашкой и тарелкой. В свете начинающегося утра сияли жемчуга, сверкали топазы и рубины, бриллианты рассыпали радугу. Сероглазая Богородица под золотым нимбом задумчиво улыбалась хмурому младенцу у нее на руках.

Внизу из-под рамы торчала маленькая записка. С бьющимся сердцем Дейн ее вытащил и развернул.

«С днем рождения», – было написано. И все.

Он поднял глаза на жену, сидевшую напротив. На фоне окна волосы окружали голову ореолом.

Она мазала хлеб маслом, безразличная к катаклизму, который только что вызвала.

– Джесс, – с трудом выдавил он.

– Да? – Она положила нож.

– Джесс!

Бутерброд был на полпути ко рту. Она посмотрела на Дейна.

Он показал на икону.

– А-а!.. Я подумала, что лучше поздно, чем никогда. Да, я знаю, это не совсем подарок, потому что она и так принадлежит тебе. Все мое – или почти все – стало твоим, когда мы поженились. Но нам придется притвориться, потому что у меня не было времени придумать, не говоря уж о том, чтобы найти достойный подарок тебе ко дню рождения. – Она сунула в рот щедро намазанный вкусный кусочек, как будто все объяснила, и не обрушился ни единый фрагмент небесного свода.

Впервые Дейн получил слабое представление о том, как себя чувствует Берти Трент, обладающий необходимым количеством серого вещества, но не знающий, как им пользоваться. Возможно, он не родился таким, подумал Дейн, а стал после серии житейских взрывов.

Возможно, термин femme fatale надо понимать более буквально. Возможно, она фатальна для мозгов.

«Не для моих мозгов, – решил Дейн. – Она не собирается превращать меня в законченного идиота».

Он с этим справится. Он разберется. Он поражен, вот и все. Последний раз подарок ко дню рождения он получил от матери, когда ему исполнилось восемь лет. Та проститутка, которую ему подарили Уорделл и Мэллори на тринадцатилетие, не в счет, потому что Дейну пришлось ей заплатить.

Он удивился. Очень удивился, потому что думал, что Джессика скорее бросит икону в котел с кипящим ядом, чем отдаст ему. Он даже не спрашивал о ней, потому что полагал, что икона уже продана. Он не позволял себе ни на полсекунды воображать или надеяться, что она ее оставила.

– Это… великолепный сюрприз, – сказал он, как в таких обстоятельствах сказал бы каждый интеллигентный человек. – Grazie. Спасибо.

Она улыбнулась:

– Я знала, что ты поймешь.

– Вообще-то я не могу понять подтекст и символическое значение. Но я вижу, увидел, как только с нее удалили грязь, что это исключительное произведение искусства. Я никогда не устану ею любоваться.

Очень любезно, подумал он. Зрело. Интеллигентно. Разумно. Надо только положить руку на стол, и не будет вид но, что она дрожит.

– Я надеялась, что ты ее почувствуешь, – сказала Джессика. – Я была уверена, что ты распознаешь, какая она редкостная и замечательная. Это потому, что она больше будит чувства, чем другие работы, как бы они ни были прекрасны, согласен?

– Будит чувства. – Дейн смотрел на сочные краски, на богато расписанные фигуры. Даже сейчас, когда икона была его, он не решался разобраться в чувствах, которые она в нем вызывала.

Джессика встала, подошла и положила руки ему на плечи.

– Когда я впервые ее увидела после реставрации, она произвела на меня необычайно сильное впечатление. Такой уровень искусства явно выше моего понимания. Ты знаток. Я просто барахольщица, я не всегда уверена, почему некоторые вещи притягивают мой взгляд, даже если не сомневаюсь в их ценности.

Дейн пришел в замешательство.

– Ты просишь меня объяснить, что в ней такого экстраординарного?