Ее взгляд устремился; вслед за рукой.

Он ловко расстегнул три пуговицы, клапан откинулся. Он услышал, как тяжело она дышит. За девять секунд он расстегнул остальные девять пуговиц. Джессика привалилась к колонне, закрыла глаза. Он задрал ей юбку.

– Я хотел тебя весь этот проклятый день, черт тебя побери, – прорычал Дейн.

Он слишком долго ждал, чтобы теперь возиться с завязками на ее белье. Он нашел щель и запутал пальцы в кудряшках.

Стоило ему притронуться к ней, всего несколько нетерпеливых ласк, и она уже была готова, часто дышала и оседала на его пальцы.

Он вошел в нее, и палящая радость пронзила все тело, когда он услышал тихий стон наслаждения. Он подхватил ее под ягодицы и приподнял.

Она обвила его ногами и, ухватившись за плечи, откинула голову и гортанно засмеялась.

– Я тоже тебя хотела, Дейн. Думала, с ума сойду.

– Дура, – сказал он. Она сумасшедшая, если хочет такого зверя.

– Твоя дура. – напомнила она.

– Прекрати, Джесс. – Ничья она не дура, меньше всего – его.

– Я люблю тебя.

Слова выстрелили и пробили сердце. Он их не пустит в себя.

Он почти совсем вышел из нее, чтобы потом ударить с новой силой.

– Ты меня не остановишь, – задыхаясь, сказала она. – Я люблю тебя.

Он снова и снова набрасывался на нее жесткими, свирепыми толчками. Но остановиться не мог.

– Я люблю тебя, – повторяла она с каждым толчком, как будто вбивала эти слова в него, как он свое тело – в ее.

– Я люблю тебя, – сказала она, и земля содрогнулась, и небеса разверзлись и поразили его молнией.

Дейн закрыл ей рот, чтобы не выпускать три роковых слова, но они продолжали просачиваться в его запечатанное сердце, даже когда в нее полилось его семя. Он пьянел от этих слов и не мог заставить себя не верить им. Как же так, ведь он старался держать ее на расстоянии? Тщетно.

С ней он никогда не был и не будет в безопасности.

Femme fatale.

Что ж, бывают и худшие способы умереть.

И Carpe diem, сказал он себе, обрушиваясь на нее.

Как и следовало ожидать, из рая Дейн попал прямиком в ночной кошмар. Когда они вышли с церковного двора и стали искать карету, нелепый матч закончился нелепым техническим спором. Зрители растекались во всех направлениях, часть толпы двигалась к городу, другая – от него, к экипажам.

Они были уже близко от кареты, когда его окликнул Ваутри.

– Я подожду в карете, – сказала Джессика, снимая руку с локтя Дейна. – Сейчас от меня нельзя ожидать разумного разговора.

В себе Дейн тоже не был уверен, но понимающе хохотнул. Отпустив ее к карете, он присоединился к Ваутри.

Вскоре к ним подошли еще несколько приятелей, включая Эйнсвуда, и Дейн мгновенно был вовлечен в разговор о прискорбно слабых борцах.

В разгар речи Ваутри о спорном броске Дейн заметил, что Эйнсвуд смотрит куда-то мимо него. Уверенный, что этот тип опять уставился на Джессику, Дейн наклонился к нему, чтобы предупредить.

Эйнсвуд не заметил хмурого взгляда Дейна и ухмыляясь, сказал:

– Похоже, у твоего лакея полно хлопот.

Дейн проследил за изумленным взглядом герцога. Джессика была в карете, вне досягаемости похотливого взгляда его сиятельства.

Однако Джозеф, который в качестве первого лакея обслуживал леди Дейн, дрался с каким-то оборванцем. По виду это был карманный воришка, их, как и проституток, толпами привлекают к себе спортивные мероприятия.

Джозеф схватил оборванца за воротник, но тот вывернулся и ударил его по ноге. Джозеф взвыл. Уличный мальчишка ответил потоком ругательств, которые сделали бы честь матросу.

Дверь кареты открылась, Джессика высунулась и крикнула:

– Джозеф! Какого черта тут происходит?

Дейн был уверен, что она справится с любыми непредвиденными осложнениями, но он также понимал, что ему полагается быть авторитетной фигурой… К тому же приятели смотрят.

Сзади раздался душераздирающий крик. Джозеф вздрогнул, ослабил хватку, оборванец вырвался и кинулся бежать, но Дейн остановил его, схватив за плечо вонючей куртки.

– Ну смотри у меня, маленький…

Он замолчал, потому что мальчик посмотрел вверх.

Дейн посмотрел вниз… и увидел темное, хмурое лицо, сердитые черные глаза, узко посаженные над огромным носом-клювом.

Дейн отдернул руку.

Мальчик замер. Сердитые глаза расширились, хмурым рот открылся.

– Да, миленький, это твой папа, – донесся до него скрипучий женский голос из ночного кошмара – как я тебе и говорила. Видишь, как похож? Правда, милорд? Он очень похож на вас.

Отвратительно похож. Как будто расстояние между ними – не воздух, а двадцать пять лет, и лицо внизу – его собственное, он глядится в какое-то дьявольское зеркало.

А голос, который он слышит, – голос самого сатаны, Дейн это знал раньше, чем встретил злорадный взгляд Черити Грейвз, знал так же уверенно, как то, что она подстроила это нарочно, как все, что делала, включая рождение этого чудовищного ребенка.

Он открыл рот, чтобы засмеяться, потому что так было нужно, потому что только это ему и оставалось. Потом он вспомнил, что они не одни на этом острове кошмаров, они на сцене, разыгрывают позорный фарс перед публикой. И в числе зрителей – его жена.

Кажется, прошла целая жизнь, но это был один момент, и Дейн уже инстинктивно сдвинулся, чтобы закрыть мальчика от глаз Джессики. При этом упустил из виду мальчишку, и он в тот же миг скрылся в толпе.

– Доминик! – завизжала ненавистная мамаша. – Вернись, миленький!

Дейн стрельнул взглядом в жену; та стояла в шести метрах от него, глядя то на него, то на женщину, потом дальше, в толпу, где исчез мальчишка. Дейн шагнул к ней кинув взгляд в сторону Эйнсвуда.

Как ни был тот пьян, но понял послание.

– Господи, Черити, ты ли это, мой цветочек? – воскликнул он.

Черити побежала к карете, к Джессике, но Эйнсвуд оказался проворнее, он схватил стерву за руку и дернул на себя.

– Ну точно, ты, – громко заявил он. – А я думал, ты еще в психушке.

– Пусти! – взвизгнула она. – Я должна кое-что сказать ее светлости.

К этому времени Дейн был возле жены.

– В карету, – велел он.

У нее были очень большие, очень серьезные глаза. Она бросила взгляд на Черити, которую уводил Эйнсвуд с помощью нескольких друзей.

– Она не в своем уме, – сказал Дейн. – Не важно. В карету, дорогая.